Помимо встреч с Монтгомери на пресс-конференциях, мы с подполковником Пилюгиным были представлены командующему 21-й армейской группы особо. В штабной машине нас доставили из Байе в лесок, где, прикрытые камуфляжной сеткой сверху и охраняемые зенитчиками и военной полицией, располагались «караваны» — большие, специально оборудованные прицепы командующего и его штаба. На опушке нас встретил и повёл по лесной тропе офицер штаба. Он предупредил, чтобы мы — боже упаси! — не вздумали курить в присутствии генерала. Больше с восхищением, чем иронией, он рассказал, как Монти, впервые встретившись с Эйзенхауэром, назначенным командующим союзными силами, пригласил его позавтракать в свою столовую. Заядлый курильщик, Эйзенхауэр задымил, едва генералы уселись за яичницу с беконом, и Монтгомери, сидевший рядом с ним, тут же забрал свою тарелку и пересел в самый дальний конец стола, заставив американца покраснеть. С тех пор главнокомандующий не осмеливается курить в присутствии Монтгомери или приглашать его на совещания в продымленные помещения.
Мы уже слышали и знали кое-что о Монтгомери: он не курит и не пьёт ничего крепче чая, рано ложится спать и рано встаёт, не позволяя никому, даже приезжавшему в Нормандию премьер-министру Черчиллю, нарушать порядок его дня. При поездках по соединениям и частям в своём закамуфлированном серыми и чёрными разводами роллс-ройсе Монтгомери садился рядом с шофёром, и его голова в чёрном берете едва возвышалась над бортом машины. Он требовал, чтобы офицеры и солдаты узнавали его и отдавали честь, останавливал и отчитывал невнимательных или непослушных.
Генерал принял нас в своём «караване», похожем внутри на продолговатую комнату с маленькими окошками у потолка. Стены «комнаты» были закрыты сплошными плотными занавесками, под которыми прятали оперативные карты. Складной полированный стол у дальней стены был чист от бумаг и поблескивал, несмотря на полумрак, царивший в «караване». Невысокий, сутулый, костлявый старик с худым морщинистым лицом, большим носом и маленькими серыми умными глазами шагнул к нам от стола и в ответ на наше приветствие подал руку сначала подполковнику, потом мне. Монтгомери был одет в «полевую форму», но без берета, и сквозь его редкие, сильно поседевшие волосы просвечивала пергаментно пожелтевшая кожа черепа. Показав нам на стулья, он скорее приказал, нежели пригласил:
— Садитесь, джентльмены!
Сам он сел в небольшое кресло. Разговаривая, он поворачивался и брал со стола то карандаш, то маленькую указку и играл ими, заставляя гостей невольно следить за необычайно крупными кистями его рук, напоминавших руки мастерового или фермера. Монтгомери поинтересовался, как мы чувствуем себя в «англоговорящей» среде, спросил, не нужно ли помочь чем-либо, а потом с увлечением начал излагать то, что мы уже неоднократно слышали: чтобы победить противника, надо создать должное превосходство не только в людях, но и особенно в материалах. Он опять вспомнил о том, как «побил Роммеля» в Ливийской пустыне благодаря такому материальному превосходству и намеревался снова «побить его» в Нормандии.
— Нынешняя война, джентльмены, — воскликнул он своим тонким голосом, посмотрев мимо нас на вытянувшихся у стен офицеров штаба, — это война материалов! Победит тот, у кого материалов окажется больше и кто распорядится ими лучше!
— Совершенно точно, сэр! — дружно отозвались офицеры-штабисты. — Абсолютно верно!
Мы промолчали: согласиться с этим не могли, возражать генералу-хозяину не позволяла субординация. Видимо, поняв нашу сдержанность, Монтгомери сказал, что с огромным интересом следит за ходом больших битв на советско-германском фронте, где вслед за окружением и уничтожением группы германских армий «Центр» началось крупное сражение на юге. Прощаясь, он заверил нас, что в Нормандии нам доведётся «увидеть кое-что интересное в истинно большом стиле».
С генералом Брэдли нас познакомили ещё в бытность его командующим 1-й армии. Произошло это на окраине нормандской деревушки, в каменном сарае с высокой дощатой крышей, где расположился штаб армии. В отличие от англичан, прятавших свои штабы в садах, рощах и лесах, американцы занимали под штабы сараи, амбары, пустующие склады. В сарае, занятом штабом армии, сильно пахло сидром и кальвадосом, хотя бочек, в которых нормандские крестьяне выдерживают эти хмельные напитки, уже не было. Вместо бочек в сарае стояли лёгкие металлические столы и стулья, вдоль стен тянулись разноцветные телефонные провода и висели карты вперемежку с различными фотографиями.