В орбите войны: Записки советского корреспондента за рубежом. 1939–1945 годы

С ведома и разрешения штаба группы мы отправились на другой день в район Кольмара, пересекли зимние Вогезы — на верхушках гор лежал снег, на склонах висел туман, а в ущельях шумели мутные потоки. На горных дорогах с подготовленными противотанковыми завалами и артиллерийскими гнёздами, которые так и не были использованы, мы изредка останавливались, чтобы посмотреть на возникавшие то справа, то слева глубокие и узкие долины: маленькие деревни на дне их с неизменными церквушками и кладбищами с белыми плитами надгробных камней казались сверху совсем игрушечными. Война миновала деревни, и обитатели старательно готовились встретить весну: вывозили на тачках или телегах навоз на тщательно ухоженные лоскутки земли, отвоёванной многими поколениями трудолюбивых крестьян у красивых, но жестоких гор.

Вопреки насмешливому замечанию полковника Лэйвена, что в кольмарском «мешке» окружены «не то три дивизии, не то три повара», в 1-й французской армии, которой командовал генерал Жан де Латтр-де-Тассиньи, нам сказали, что окружены были части нескольких германских дивизий: одних пленных оказалось более 25 тысяч человек. Правда, в штабе 21-го американского корпуса, входившего в состав 7-й американской армии, где мы оказались вечером, утверждения французов поставили под сомнение, но других цифр не назвали, хотя и признали, что две дивизии этого корпуса принимали участие в ликвидации «мешка».

Это был первый американский штаб, разместившийся на земле, объявленной нацистами германской, в городке, который по-французски назывался Саверн, а по-немецки — Цаберн. При въезде в него на перекрёстках дорог и улиц бросались в глаза огромные щиты со строгими предупреждениями офицерам и солдатам союзных армий: на улицу без оружия не выходить, по одному в немецких семьях не селиться, ночами передвигаться лишь группами с оружием наготове, а в машинах только в составе конвоев-автоколонн.

Правда, население вело себя, как рассказали нам в штабе корпуса, очень дружественно: эльзасские немцы объявили себя верными сынами Франции и готовы были оказывать союзникам всяческую помощь. Немцы, а особенно немки с живым и благожелательным любопытством разглядывали американских солдат и офицеров, готовые улыбнуться или услужить. Американцы встречали мрачными взглядами даже улыбки девушек и молодых женщин: обжёгшись молоком, дули на воду.

Нас разместили рядом со штабом корпуса на территории какой-то бывшей военной школы, обнесённой стеной с высокими чугунными воротами: позаботились о том, чтобы с офицерами союзной Красной Армии ничего не случилось. В оперативном отделе штаба оставленный на ночное дежурство молодой, толковый и знающий лейтенант откровенно и доверительно рассказал нам об обстановке, какая сложилась к вечеру того пасмурного февральского дня на фронте 21-го корпуса. Противостоявшие ему германские войска отступали к Рейну, чтобы укрыться за этой большой водной преградой: мосты через реку заминированы и взлетят на воздух, когда этого захотят немцы. Танковые и эсэсовские части ушли ещё раньше — отправлены, по мнению лейтенанта, на Восточный фронт. Перед корпусом, участок которого приближался к 30 километрам, насчитывалось примерно 9 тысяч второсортных войск. В одних местах они уже перебрались через Рейн, в других — готовятся к этому и ведут «задерживающие бои», чтобы дать возможность своим обозам увезти имущество, снаряжение, раненых.

Утром нам разрешили в составе конвоя отправиться в Страсбург, занятый днём раньше американскими войсками. Встречного движения практически не было, и уже через несколько часов мы въезжали в этот красивый город, бывший долгое время не только яблоком раздора между Францией и её восточным соседом, но и местом, где состязались две культуры, что так ярко и благотворно отразилось в его архитектуре. Двуязыкий город ещё выглядел онемеченным: вывески, указатели, объявления были на немецком языке, а бомбоубежища обозначались знакомыми нам по Ахену тремя крупными жёлтыми латинскими буквами LSR (Люфтшуцраум).

Война прошла мимо Страсбурга, почти не затронув его. Лишь в районах заводов и мостов через Рейн виднелись руины домов, разрушенных бомбёжкой с воздуха. После голодной, замерзающей и плохо одетой Франции мы с удивлением обнаружили, что жители Страсбурга хорошо кормились, согревались и одевались. В витринах магазинов висели за чисто вымытым, прозрачным стеклом свиные и бараньи туши, окорока, связки колбас, в лавчонках было полно другого продовольствия. С удивлением смотрели мы и на ноги страсбуржцев. Их добротная кожаная обувь не производила того звонкого клаканья или резкого стука дерева по камню, который так раздражающе бил в уши в Париже, в других французских городах, обитатели которых ходили в обуви не на кожаной или резиновой подошве, а на дощечках.