В орбите войны: Записки советского корреспондента за рубежом. 1939–1945 годы

Вскоре меня пригласили на Тверской бульвар, в ТАСС, где весёлый и говорливый заведующий ИНОТАССом Д.Д. Монин, рассыпая шутки и анекдоты, попытался выведать у меня, что я знаю о Германии, чем интересуюсь и насколько владею немецким языком. Под конец, видимо, удовлетворённый проверкой, как бы вскользь спросил, как отнёсся бы я к предложению поехать в Германию от ТАСС.

— В фашистскую Германию? — спросил я, будто была ещё какая-то иная Германия, и, не ожидая подтверждения, объявил: — В фашистскую Германию не поеду.

— Другой Германии пока нет, — напомнил Монин. Сам он до недавнего времени был корреспондентом ТАСС в Праге, рассказывал советским читателям о приходе в Чехословакию нацистских оккупантов, о разгуле фашистского террора и погромах, и ему пришлось покинуть страну и вернуться в Москву, как только гитлеровцы и их ставленники окончательно установили свой «порядок». — Другой Германии пока нет, — повторил он, — и, видимо, скоро не будет.

— Не поеду! — решительно подтвердил я.

Опять вернувшись к шуткам и анекдотам, Монин проводил меня до дверей своего большого кабинета и, прощаясь, попросил всё же подумать над тем, что он сказал.

Работа корреспондента ТАСС за рубежом, как просветили меня сведущие друзья, мало отличалась от той, которую делали мы в иностранном отделе «Известий». Она меня не пугала и не влекла. Правда, временами хотелось окунуться в политическую и бытовую атмосферу и особенно в соответствующую языковую среду, чтобы по-настоящему овладеть языком. Но враждебность к нацистскому режиму, которую испытывали мы тогда, исключала длительное пребывание в Германии. В газетах, получаемых нами, я искал только то, что усиливало моё отвращение и закрепляло враждебность к нацистам.

Вероятно, Монин, не дождавшись моего ответа, рассказал о нашем разговоре Щербакову, и тот снова пригласил меня.

— Я понимаю, что тебе не хочется ехать в нынешнюю Германию, — сказал он сочувственно и, не скрывая вздоха, добавил, повторяя слова Монина: — Но ведь другой Германии пока нет, а нам очень нужно знать, что в этой Германии делается.

— Ну корреспонденты многого узнать не могут, — возразил я. — Они следят за газетами да ходят изредка в министерство иностранных дел или пропаганды на пресс-конференции, где их кормят той же ложью.

— Это-то нам и нужно, — подхватил Щербаков. — Нам очень нужно знать, что они хотят навязать своему народу, а также другим странам. Они ведь пытаются мобилизовать не только германское, но и мировое общественное мнение в поддержку своей политики. Разве не так?

Щербаков совершенно правильно оценивал роль печати и радио — телевидение только начинало свои первые шаги и пока роли не играло. Даже диктаторы, решавшие важнейшие вопросы внутренней и внешней политики по своему разумению и желанию, старались расположить в пользу своих замыслов и действий широкие слои населения как внутри своих стран, так и за их пределами. При внимательном изучении этих пропагандистских шагов и мер можно было добраться до сути их намерений и целей.

— Мы тебя, конечно, не будем заставлять ехать в Германию, коль сам не хочешь, — сказал под конец Щербаков. — Но ты всё-таки подумай как следует об этом.

Вернувшись в редакцию, я отправился к Шпигелю советоваться. Он отрицательно покачал большой, сильно полысевшей головой.

— Только не теперь, — произнёс он и показал на пачку сообщений, лежавшую на его огромном столе. — Война начнётся вот-вот…

То, что война неизбежна и что она может начаться в любой день, было известно всем, кто следил за событиями в Европе. Мои записи и выписки отражали нарастающую напряжённость, в которой дипломатические манёвры и интриги переплетались с лихорадочными военными приготовлениями, захватившими практически все европейские страны.

Английские газеты сообщили 7 августа о возвращении из Берлина владельца ряда консервативных газет лорда Кэмзли, который побывал в германской столице, чтобы, как сказал он встретившим его корреспондентам, организовать обмен статьями между английской и немецкой печатью. В Берлине он встретился с Гитлером и Геббельсом. Разговор с ними был столь важен, что Кэмзли сразу же по прибытии в Лондон направился к премьер-министру, который напутствовал его перед отъездом в Берлин. По сообщениям информированных и информировавших Рейтера кругов, Кэмзли привёз предложение германского правительства о созыве конференции пяти держав (без СССР, но с участием США) для обсуждения обстановки в Европе. Лондон связался с Вашингтоном, намереваясь убедить правительство США принять участие в этой конференции. В английских правительственных кругах полагали, что такая конференция могла бы «разрешить все назревшие проблемы в удовлетворительном плане».