В орбите войны: Записки советского корреспондента за рубежом. 1939–1945 годы

Наскоки Сандлера, Хёглунда — он был не только редактором центрального органа партии, но и руководителем её столичной организации — вызвали беспокойство Ганссона и его сторонников. В начале февраля они собрали секретное совещание. Хотя самого Ганссона не было, участники совещания единодушно высказались против намерения правого крыла партии во главе с Сандлером и Хёглундом вовлечь Швецию в войну с Советским Союзом. Министр финансов Вигфорс резко критиковал поведение Сандлера, назвав его вольным или невольным агентом англо-французского блока, который хотел бы развязать руками шведов ещё один фронт войны. Призвав помогать Маннергейму всем, чем можно, Вигфорс решительно настаивал на том, чтобы не провоцировать новых военных столкновений на Севере Европы. Редактор газеты «Норра социал-демократен» Ловгрен рассказал, что даже слухи о возможности шведско-советского конфликта породили у жителей северных районов страны панические настроения: советская авиация, разрушив мосты на дорогах — а это сделать легко, — может отрезать север от юга.

Во второй половине февраля директор Шведского телеграфного агентства Рейтерсверд, приглашённый мною на обед в «Гранд-отель», рассказал, что в течение первой половины месяца финское правительство трижды обращалось к Швеции с просьбой прислать воинские части. В самом начале февраля премьер-министр Рюти просил Ганссона о помощи и получил отказ, пять дней спустя Таннер посетил Стокгольм с той же просьбой и вернулся с тем же результатом. В середине февраля Рюти уполномочил Таннера официально от имени правительства и Маннергейма отправиться ещё раз в шведскую столицу. Ганссон пригласил к себе министра иностранных дел Гюнтера и военного министра Шельда, чтобы в их присутствии выслушать требование Таннера прислать войска, а выслушав, отказать ему. Премьер-министр хотел, по словам Рейтерсверда, рассеять тем самым распускаемые «активистами» слухи о том, что правительство раскололось по вопросу о военной помощи финнам. «Активисты» утверждали, что военный министр, как и армия, готовы вмешаться в финско-советский конфликт всеми силами, какими располагает страна.

Сразу же после обеда я поспешил к полпреду и рассказал об услышанном.

— Рейтерсверд близок к Ганссону, — сказала А.М. Коллонтай, — и то, что он сказал, наверно, правда. Премьер-министр хочет удержать Швецию вне войны, но давление на него всё увеличивается…

Четыре дня спустя Шведское телеграфное агентство распространило официальное сообщение о том, что финский министр иностранных дел просил военной помощи и что шведское правительство подтвердило свою позицию, объявленную месяц назад: войска посланы не будут.

Это сообщение вызвало новую волну митингов и демонстраций по всей стране. В то время как сторонники правительства отмалчивались, опасаясь быть подвергнутыми поношению в печати, его противники носились по Швеции, проводили собрание за собранием, вербовали добровольцев, устраивали сборы средств и призывали к военному вмешательству. 20 февраля в Стокгольме были собраны «активисты» со всех углов страны — почти 700 человек. Перед ними с яростными антисоветскими речами выступили Сандлер, профессор Монтгомери, полковник Братт, командор Эберг, майор Вестринг. От имени всех «активистов» они обратились к молодёжи Швеции с призывом «пополнить редеющие ряды защитников линии Маннергейма».

Во всей шведской печати снова развернулась шумная кампания. Проанглийские газеты, действуя по подсказке Теннанта, в один голос требовали удаления Ганссона из правительства, обвиняя его в «самовластии», в желании единолично направлять политику Швеции, предопределяя тем самым её будущую судьбу, не обращаясь к риксдагу. Газеты достаточно открыто намекали, что Англия и Франция, победа которых объявлялась ими несомненной, никогда не простят шведам их «нынешнего бездействия».

Накал этой кампании был столь ожесточён и яростен, что социал-демократическая фракция риксдага нашла нужным принять и обнародовать особую резолюцию с одобрением политики правительства и лично премьер-министра. По просьбе Ганссона король, обычно воздерживавшийся от вмешательства в политическую борьбу, сделал публичное заявление: одобрил поведение своего правительства и его политику.