В орбите войны; Записки советского корреспондента за рубежом 1939-1945 годы

Польский военный отряд, как утверждало берлинское радио, захватил радиостанцию в Глейвице и передал на польском и немецком языках воззвание браться за оружие и воевать против Германии. Другой польский отряд занял таможенное управление в Оппельне, которое удалось освободить лишь после полуторачасового боя. (Оба нападения, как достоверно установлено позже, были организованы гестапо и военной разведкой по прямому указанию Гитлера, чтобы дать ему повод обвинить Польшу в «агрессии» против Германии.)

Уже на рассвете французское радио, ссылаясь на сообщения из Варшавы, передало, что германское вторжение в Польшу началось и польская территория обстреливается артиллерией сразу во многих местах. Минут десять спустя оно было повторено с добавлением, что германская авиация бомбардировала пять польских городов. Варшавское радио вскоре уточнило, что германские войска атакуют польские границы на севере, западе и юге, что Гдыня бомбардируется с моря. Сообщение было прервано кратким предупреждением, что германские бомбардировщики приближаются к Варшаве. Вскоре Гавас подтвердил по радио: «Польские источники сообщают, что сегодня рано утром германские эскадрильи бомбардировали Варшаву. Германская авиация бомбардировала также Краков, Луцк, Гродно, Вильно, Вяла Подляска и Гдыню».

В тот день я ушел домой – на Малую Никитскую (ныне улица Качалова) уже утром. Ночью прошел дождь, и над пробуждавшейся Москвой летели низкие тучи. На пустынном Тверском бульваре шумно копошились воробьи. Москвичи только просыпались, не ведая еще, что началась война. Из окна нашей комнаты на восьмом этаже я смотрел на мокрые крыши, темные островки зелени. В сыром тумане смутно проглядывали Воробьевы горы. Дым дальнего завода сливался с низкими черными тучами. Передо мной лежала Москва, близкая и дорогая сердцу каждого русского, советского. Я боялся за нее, за москвичей, которые выбирались на мокрые улицы, недовольно оглядывая небо. Мы только начинали обеспеченно жить, и эта война несла угрозу, которая ощущалась всеми подсознательно, интуитивно.

Едва отдохнув, я пришел в редакцию около часа дня и забрал все полученные утром радиограммы. ДНБ передало обращение Гитлера к армии. Польское государство, говорилось в нем, отказалось от предложенного мной мирного урегулирования добрососедских отношений. Вместо этого оно взялось за оружие. Польша больше не хочет уважать германских границ. Чтобы положить конец этому насилию, не остается никакого другого средства, как ответить насилием на насилие.

За этим следовало сообщение о том, что германские войска перешли польскую границу в различных местах. Соединения германских военно-воздушных сил отправились бомбить военные объекты в Польше. Германский военно-морской флот взял под свою охрану Балтийское море.

После полудня ДНБ передало сжатый отчет о заседании рейхстага, которое началось в 10 часов утра в «Кроль-опере». Гитлер выступил с обычным набором лживых утверждений о непримиримости и агрессивности Польши, которая якобы начала войну против Германии, попытавшись захватить два немецких города – Глейвиц и Оппельн. Он грозил проучить «польское государство», объявив о намерении разгромить польские вооруженные силы. Он также обещал не снимать шинель до победы, «или не доживу до конца». Он тут же назначил своим преемником Геринга, а если с ним тоже «что-нибудь случится», то его преемником станет Гесс.

Я включил радиоприемник. Берлин передавал записанную на пленку речь Гитлера. Когда он сказал, что не может допустить, чтобы поляки, отказавшиеся приехать в Берлин, – «я ждал их три дня» – «порочили наше достоинство», рейхстаг бурно зааплодировал, раздались вопли: «Хайль Гитлер!» Геринг закричал: «Зиг (победа) хайль!», и весь рейхстаг подхватил, выкрикнув трижды: «Зиг хайль!»

Лондон развлекал слушателей музыкой: в эфире звучал красивый и немного грустный вальс, Париж – тоже музыка, но что-то опереточное, веселое, Стокгольм – также музыка. Вена транслировала речь Гесса, обращенную к африканским странам.

Первый день войны – она началась в 4 часа 45 минут по среднеевропейскому времени – Лондон загадочно бездействовал, Париж увлекся чиновной суетой. Перед вечером Гавас сообщил, что председатель совета министров и военный министр Даладье принял в военном министерстве начальника генштаба генерала Гамелена, морской министр принял главнокомандующего военно-морскими силами адмирала Дарлана, министр иностранных дел принял польского посла Лукасевича, председателей комиссий по иностранным делам сената и палаты Беранже и Мистлера, итальянского посла Гварилья, американского посла Буллита и английского посла Фиппса.