Вечером ДНБ передало первую военную сводку ОКВ (верховного командования вермахта): Германские войска успешно продвигаются на всех фронтах. Германская авиация в течение дня провела многочисленные налеты на польские военные объекты. Уничтожено значительное количество польских самолетов. Подвергнуты бомбардировке военные объекты в Гдыне, Кракове, Лодзи, Радоме, Демблине, Брест-Тересполе, Люблине, Луцке, Варшаве, Познани. Находившиеся на аэродромах и в ангарах польские самолеты сожжены. Нарушено движение на наиболее важных железных дорогах. Отступающие польские войска подверглись бомбардировке.
Хотя в ту ночь мы все ушли домой очень поздно, на другой день появились в редакции с утра: тревога уже не давала покоя, и все стремились узнать, что же происходит как в Польше, так и по другую сторону Германии – во Франции и Англии. Ни ДНБ, ни берлинское радио не сообщали практически ничего о ходе сражения, которое разыгралось на польской земле. Гавас рассылал свои «молнии», извещая о приемах и встречах Даладье и Боннэ с французскими военными, иностранными послами и парламентариями. Рейтер передал из Берлина загадочное сообщение о том, что в местных политических кругах (по всей видимости, речь шла об английском посольстве) указывают, что Германия не объявила войны Польше и поэтому создавшееся положение не рассматривается как состояние войны. (Даже теперь, когда более десятка польских городов подверглись бомбежке и пылали, а германские танковые колонны, сея разрушение и смерть, рвались к центру Польши, английский посол Гендерсон подсказывал своему правительству лазейку, позволявшую уклониться от выполнения обязательств по англо-польскому договору о взаимной помощи – ведь Англия обязалась помочь Польше в случае войны, а коль состояния войны нет, то нет необходимости вводить договор в действие!)
Вторая военная сводка ОКВ подтвердила, что германские танковые колонны, прорвав повсеместно польскую оборону, беспрепятственно двигались в глубь страны, разрушая коммуникации и мешая развертыванию польских войск, люфтваффе продолжала бомбить города, железные дороги, мосты. В Балтийском море германский флот топил польские суда.
Третьего сентября во втором часу дня мы, настроив приемник на волну Би-би-си, услышали выступление Чемберлена. Он объявил, что Англия находится в состоянии войны с Германией и обращался к немецкому народу с призывом сбросить Гитлера, после чего Англия установит с Германией дружественные отношения на основе полного признания взаимных интересов. А перед вечером Рейтер изложил речь Чемберлена в парламенте, в которой он плаксиво жаловался: «Все мои труды, все мои надежды и все то, во что я верил, разрушено. У меня осталась единственная надежда, что я сумею использовать все силы и власть, чтобы обеспечить успех того дела, ради которого мы несем такие большие жертвы».
Чемберлен крепко держался за свой пост не для того, чтобы бороться с гитлеризмом, как он выразился далее, а чтобы продолжать свою политику – попытаться использовать силу и мощь нацистской Германии для разгрома Советского Союза и удушения социалистического строя, который не давал ему покоя больше, чем что-либо на этом свете. Он и не собирался помогать Польше, надеясь, что с ее разгромом будет устранен географический барьер, отделяющий фашистскую Германию от Советского Союза. И последующие события подтвердили, что это было подлинным и самым сильным желанием Чемберлена и его реакционных единомышленников.
Уже вечером Гавас сообщил из Лондона, что там образован военный кабинет: премьер-министр Чемберлен, министр финансов Саймон, министр иностранных дел Галифакс, министр по координации обороны Чэтфилд, министр авиации Кингсли Вуд, лорд-хранитель печати Хор (все – единомышленники Чемберлена, яростные сторонники политики «умиротворения» Гитлера, реакционеры-профашисты и антисоветчики). Морским министром стал Черчилль, а военным – Хор-Белиша. Только эти двое представляли в военном кабинете консерваторов – противников этой политики.
В тот же день войну Германии объявила и Франция. Хотя союзники Польши напрасно потеряли почти три дня, не предпринимая практически ничего для помощи польской армии, все, кому не хотелось победы Гитлера, вздохнули с облегчением и надеждой: наконец Англия и Франция двинут свои вооруженные силы на Германию с запада, отвлекут какую-то часть германской авиации и тем самым окажут помощь отчаянно сражавшимся польским соединениям, страдающим больше всего от гитлеровских бомбардировщиков и штурмовиков. Несмотря на только что подписанный пакт о взаимном ненападении москвичи так же страстно, как и раньше, желали поражения фашистской военной машины: враждебность к нацизму была по-прежнему сильной и непримиримой.