В орбите войны; Записки советского корреспондента за рубежом 1939-1945 годы

– Ух ты, какой ортодокс нашелся! – насмешливо произнес Щербаков – Правительство согласилось изменить свое отношение к Германии, а он, видите ли, не хочет менять своего отношения. Может быть, ты, – Щербаков вдруг сменил насмешливый тон на сердитый, – считаешь, что правительство сделало ошибку?

– Нет, правительство поступило совершенно правильно, – сказал я с подлинной убежденностью. Все, что было записано мною за прошедшие месяцы – а печать отражала политическую и дипломатическую обстановку в Европе, может быть, не всегда точно, но в общем правильно, – неопровержимо доказывало, что правящие капиталистические верхушки Англии и Франции, за спиной которых стояли руководящие монополистические круги США, надеялись и рассчитывали использовать животную ненависть нацистов и их главаря к Советскому Союзу. Зная его захватнические планы в отношении Украины, они не только науськивали Гитлера на первую социалистическую страну, но и помогали ему создать мощную военную машину и, расчищая путь на восток, пожертвовали сначала Австрией, потом Чехословакией и, наконец, Польшей.

– Ну вот, правительство поступило правильно, а выводов для себя сделать не хочешь, – определил Щербаков без укора или осуждения – ТАСС хочет усилить свое отделение в Берлине, и Монин говорит, что ты, наверно, годишься для работы там.

Когда я, вняв его доводам, согласился, Щербаков предложил мне не отлучаться далеко, а покидая редакцию, непременно говорить секретарям иностранного отдела, где меня можно найти.

Через несколько дней он позвонил мне и велел быть у него вечером, но не позже девяти часов – работали тогда не только вечерами, но и ночами. Заявившись к нему ровно в девять, я обнаружил у его двери человек восемь-десять московских журналистов, большинство которых я знал. Предусмотрительный Щербаков, решив показать нас своему руководству, выбрал из московских журналистов тех, кто, по его мнению, мог годиться для работы за границей. Затем, собрав наши документы в кожаную папку, он повел нас длинными и извилистыми коридорами туда, где собралась «авторитетная комиссия». По дощечке на двери мы сразу определили, в чьем кабинете она собралась и кто возглавляет ее.

В просторном кабинете за большим столом, поставленном перпендикулярно к обычному письменному столу, сидело несколько совершенно незнакомых, если не считать Щербакова, человек. Все были немолоды, все в шевиотовых гимнастерках с крепкими широкими поясами, в галифе и сапогах – тогда это было модно среди руководящих работников. Усадив в самом конце большого стола, они пристально и доброжелательно разглядели меня, обменялись взглядами и затем стали осторожно допрашивать: о языках, об Омске, где я работал последние годы, об «Известиях» и, наконец, о том, что я знаю о Германии, о происходящем в Европе и мире.

– Говорят, вы не только следите за событиями, но и делаете выписки и записи, – сказал один из сидевших за столом.

– Выписки и записи – это хлеб журналиста-международника, как объяснили мне, когда перевели в иностранный отдел, – сказал я – Но события развертываются так быстро, выступлений, речей, статей, сообщений так много, что записать удается самую малость.

– Ну и что же вы записали о вступлении нашей армии в западные районы Белоруссии и Украины? – полюбопытствовал другой.

Я коротко рассказал, что записано мною.

Членам комиссии понравилось то, что я сказал, и они, забыв на короткое время обо мне, стали оживленно обсуждать, насколько правильным и своевременным было решение двинуть советские войска на запад, чтобы протянуть руку помощи братским народам Белоруссии и Украины, остановить фашистскую армию как можно дальше от советских границ. Им было приятно услышать, что мотивы Советского правительства правильно поняты дальновидными людьми.

После нескольких вопросов личного характера меня отпустили, не сказав ничего. Вернувшись в приемную, я обратился к секретарю:

– Можно уходить?

– Да, да, конечно, – подтвердила она, подписав пропуск на выход.