В орбите войны; Записки советского корреспондента за рубежом 1939-1945 годы

– Да, конечно, если она останется нейтральной, – согласился Хавинсон, вылезая из машины. Приказав шоферу отвезти меня в «Известия», он наклонился к открытой дверце: – А вы начинайте готовиться к отъезду. Время терять нельзя.

Книг о Швеции, а также людей, которые знали бы страну, с которой была тесно и долго связана русская история, было мало. Не нашлось на русском языке и учебника шведского языка. Мне пришлось знакомиться с ним по английской книжке, оказавшейся у моей кратковременной учительницы. Шведка, прожившая в Москве около десяти лет, она плохо говорила по-русски и мало знала английский, поэтому изучение шведского языка, за что я взялся сразу же, подвигалось туго. Все же я зазубрил десятка два-три самых ходовых фраз, с помощью которых мог приветствовать людей по утрам, прощаться, благодарить и даже спрашивать самое необходимое.

Пути сообщений были нарушены войной, и, чтобы поездка не задерживалась, одновременно готовилось несколько маршрутов – через Германию, Финляндию и Латвию. По всем направлениям запрашивались визы, заполнялись и посылались анкеты, рассылались фотокарточки. Прямая авиационная связь между Москвой и Стокгольмом, прекратившаяся во время военных действий в Польше, возобновилась вновь, но она могла прерваться в любой день. Тем не менее, помимо железнодорожных билетов через Хельсинки и Берлин, был заказан авиационный билет на Стокгольм через Ригу.

Перед отъездом из Москвы, по просьбе Хавинсона, меня приняли в Наркоминделе – в отделе скандинавских стран, в отделе печати и заместитель наркома, ведающий этим районом. Среди «скандинавов» не оказалось никого, кто работал бы в Стокгольме, и они не могли поделиться со мной опытом. Отдел печати совсем недавно возглавил профессор философии, который имел очень смутное представление о печати вообще и совсем никакого о шведской, в чем он признался мне с обаятельной откровенностью. Его два молодых и веселых помощника еще ни разу не пересекали границ и давать советы человеку, который собирался это сделать, не решались. Поболтав о том о сем, все трое просто пожелали мне счастливого пути и успеха.

Заместитель наркома разговаривал со мной стоя у пюпитра: говорил, по привычке очень занятых людей, перелистывая какие-то бумаги, не глядя на собеседника. Он знал, что положение на Севере Европы резко обострилось, что отношения между СССР и Финляндией достигли крайнего напряжения и это привело к обострению наших отношений с Швецией, Норвегией и Данией, поддержавших финскую позицию. И все же ни словом не обмолвился о том, что меня ожидает.

Долгая, обстоятельная и важная для меня беседа состоялась в ночь перед отлетом из Москвы с ответственным руководителем ТАСС Я.С. Хавинсоном. Он напомнил мне, что я столкнусь в Швеции с очень сложной обстановкой: Швеция, как и другие скандинавские страны, оказывает политическую и дипломатическую поддержку финскому руководству, которое взяло курс на то, чтобы переговоры, предложенные Советским Союзом, превратить в конфликт. На просьбу Советского правительства совместно, в добрососедском духе обсудить вопрос об обеспечении взаимной безопасности оно прислало в Москву своего посланника в Швеции Паасикиви, а в помощь ему выделило финского военного атташе в Москве и мелкого посольского чиновника. Советское правительство, придавая этим переговорам важное значение, поручило вести их И.В. Сталину, В.М. Молотову, А.А. Жданову. Лишь в самое последнее время из Хельсинки прислали социал-демократа, но яростного антисоветчика, министра финансов Таннера, который занял, в отличие от Паасикиви, непримиримую и даже вызывающую позицию.

По сообщениям иностранных газет я знал, что Советский Союз предлагал несколько отодвинуть лежавшую почти рядом с Ленинградом финскую границу, передать ему необитаемые острова напротив Кронштадта и некоторые участки берега па севере для обороны Мурманска – всего около 3000 квадратных километров (фактически 2761 кв. км). Взамен он отдавал значительную часть своей территории в других местах общей площадью более пяти с половиной тысяч квадратных километров. Советское правительство готово было также гарантировать особым договором безопасность Финляндии, обязываясь не посягать на ее независимость и нейтралитет.

То ли испытывая терпение советских участников переговоров, то ли стремясь осложнить их, Таннер, говоривший, как и Паасикиви, прекрасно по-русски, предложил вести переговоры по-немецки или по-английски. Когда ему указали, что это не практично и не разумно, он охотно согласился, но в Хельсинки сообщил, что в Москве не признают иных языков, кроме русского.