В орбите войны; Записки советского корреспондента за рубежом 1939-1945 годы

Выслушав советские предложения во второй или третий раз, Таннер отказался обсуждать их. Он заявил, что только правительство правомочно высказать мнение по этим предложениям, и уехал. Вместо ответа на советские предложения премьер-министр Рюти, Таннер, министр иностранных дел Эркко развернули ожесточенную антисоветскую кампанию, которая в некоторых газетах приняла характер хулиганского поношения русских, «москалей». Одна газета вышла с заголовком на всю первую полосу: «Лучше умереть, сражаясь, чем задохнуться в русской грязи». Страна превращается в военный лагерь, под ружье призваны 25 возрастов, в городах проводятся пробные затемнения.

– В Москве еще надеются, что здравый смысл возьмет верх, – заключил Хавинсон, рассказав об обстановке в Финляндии, – но я не верю в это. У меня создалось впечатление, что кто-то умышленно и беспощадно загоняет эту страну в тупик, из которого не может быть иного выхода, кроме войны.

– Кто?

Хавинсон только пожал плечами, затем осторожно предположил:

– Скорее всего, кто-то за пределами Финляндии, а Рюти, Таннер, Эркко усердно помогают им.

Хотя все, что сказал ответственный руководитель ТАСС, было интересно и важно, я не понимал, какое это имеет отношение ко мне, к моей предстоящей работе.

– Самое прямое! – объявил Хавинсон, выслушав мой вопрос – Дальнейшее обострение советско-финских отношений может привести к удалению наших дипломатов и всех других работников из Хельсинки, и стокгольмскому пункту ТАСС придется взять на себя освещение всего, что будет происходить в Финляндии. Понимаете? – Хавинсон остановился, чтобы я вдумался в то, что услышал – Всего! Стокгольм близко к Хельсинки, шведы лучше всего осведомлены о том, что происходило и происходит там, и мы считаем, что именно вам надо взять на себя обязанности корреспондента по Финляндии, если нашему корреспонденту в Хельсинки придется покинуть финскую столицу.

– Это будет четвертая страна, – напомнил я Хавинсону. Уже после назначения в Стокгольм мне добавили Норвегию и Данию, где вовсе не было корреспондентов ТАСС (в Стокгольме обязанности нашего корреспондента выполнял шведский журналист-коммунист).

– Если обстановка сложится действительно так, как я ожидаю, мы непременно пришлем в Стокгольм еще двух-трех человек, – пообещал Хавинсон – А вы ищите там людей, которые помогли бы вам освещать жизнь не только Швеции, но и Норвегии и Дании – Он подумал немного и подчеркнуто добавил: – И Финляндии! Непременно и Финляндии! Они могут потребоваться вам сразу же!

Гнетущее чувство, вызванное ожидавшей меня неизвестностью, усиливалось сознанием тяжелого и, может быть, непосильного бремени, которое свалилось на плечи человека со столь ограниченным жизненным и журналистским опытом. Возвращаясь около трех часов ночи домой, я очень жалел, что позволил Щербакову уговорить меня поехать в Берлин. Вместо одной Германии на моей ответственности оказались три страны с вероятной перспективой, что к ним прибавится четвертая – самая трудная и тревожная.

Друзья, которых я пригласил, приготовив все необходимое для проводов за границу, давно поели и попили все, и одни разошлись по домам, другие уснули тут же. Запасливые соседи-грузины – они издавали в Москве «Ведомости Верховного Совета СССР» на грузинском языке – принесли бурдюк вина, привезенного накануне из Грузин, и мы попытались придать проводам должный характер в те два-три часа, оставшиеся до моего отъезда.

Ночью в Москве выпал первый снег, и улицы, по которым мы ехали на Центральный аэродром, были совсем белыми. Снегом был занесен и аэродром. Шведский самолет, на котором я улетал, прокатился по стартовой дорожке два раза, прежде чем разогнался и взлетел. Развернувшись над заснеженной Москвой, он взял курс на северо-запад. Пустынный аэродром Великих Лук, где самолет опустился, был залит дождем, под дождем оказалась и Рига, а затем и Балтийское море.

В Стокгольм мы прилетели уже вечером. На вокзале аэродрома Бромма – он расположен на окраине шведской столицы – меня встретил первый секретарь полпредства Сысоев, провел через таможню и иммиграционную полицию. Полицейским оказался некий… Петров (позже я убедился, что белоэмигрантов много не только в шведской полиции). Он знал Сысоева, поощрительно улыбнулся мне и сделал рукой жест, словно приглашал вступить на землю Стокгольма.