В орбите войны; Записки советского корреспондента за рубежом 1939-1945 годы

– Возвращайтесь в Стокгольм немедленно!

Я помчался в ТАСС, изложил Я.С. Хавинсону разговор и передал распоряжение В.М. Молотова – он был не только наркомом иностранных дел, но и Председателем Совета Народных Комиссаров СССР, – и этого распоряжения было достаточно, чтобы в течение двух дней достать мне место в немецком самолете, летевшим в Берлин (шведский самолет улетел накануне), заказать место в самолете из Берлина в Стокгольм, получить германскую транзитную визу и отправить меня из Москвы.

Поздно вечером 9 мая пассажирский самолет «Фокке-Вульф» после трех посадок – в Великих Луках, Риге и Кенигсберге – опустился на берлинском аэродроме Темпельгоф. Узнав, что стокгольмский самолет вылетает в 7 часов утра, я поместился на ночь в гостинице почти рядом с аэродромом и около 6 часов 10 мая был уже в огромном, пустом и гулком зале вокзала. Служащий авиакомпании «Люфтганза» зарегистрировал мой билет, таможенник черкнул по чемодану мелом, а пограничный чиновник поставил штемпель в паспорте, и я почти первым оказался в зале ожидания посадки. За мной прошли вскоре несколько возвращавшихся домой шведов и финнов и летевших в Швецию других иностранцев, которые, так же как я, расположившись в креслах, приготовились ждать отлета в полудреме, в полубордствовании. Появившиеся немного позже пассажиры-немцы были явно чем-то возбуждены. Из отрывочных восклицаний и фраз, которыми они обменялись, я понял, что по радио только что выступил министр пропаганды Геббельс. Он зачитал меморандум германского правительства, направленный правительствам Голландии, Бельгии и Люксембурга, в котором говорилось, ад® Германия, видя, как нарушается их нейтралитет ее военными противниками, решила обеспечить этот нейтралитет своими военными средствами. Германским войскам приказано занять территории этих стран. Если германские войска встретят с их стороны сопротивление, то оно будет подавлено решительно и беспощадно.

– Дас бедойтет нойе криг! (Это означает новую войну!) – возбужденно восклицал то один, то другой немец, и в ответ раздавалось согласие:

– Я, я, эс ист нойер криг! (Да, да, это новая война!)

То, что началось в то утро, было не новой войной, но, безусловно, новой фазой в войне, за которой нам предстояло внимательно следить.

Уже перед самой посадкой в самолет мое внимание привлекла забытая или брошенная на столике в углу немецкая газета с крупно набранными словами «Безондере мельдунг» (Особое сообщение). Взяв и развернув газету, я увидел, что это вечерняя «Ангрифф» за позавчерашнее число. «Особое сообщение» настолько захватило меня, что, прочитав его, я сунул газету во внутренний карман плаща, а в самолете снова перечитал его.

Глава седьмая

1

«Французский премьер-министр Рейно, – говорилось в нем, – имел 30 апреля вечером в 22 часа 10 минут по среднеевропейскому времени телефонный разговор с английским премьер-министром Чемберленом. Вначале Рейно затронул вопрос о финансах, а затем сообщил следующее: Господин Вейган обещает быть готовым к 15 мая для требуемых акций (против юга Советского Союза – Д.К.). Однако, указал Рейно, Чемберлен не должен считать эту дату окончательной, она может быть отнесена на более поздний срок. Чемберлен, очевидно, будучи не в духе, заметил, что у него создалось впечатление, что там (в штабе Вейгана) не торопятся. Рейно указал на трудности, которые должны быть преодолены, особенно в связи с Турцией. Он употребил выражение: «Ежедневно повторяемые требования». Чемберлен обещал взяться еще раз за Турцию, но указал, что не может ничего гарантировать, если там не покончат с вечными чудачествами и самовластием. Рейно обещал сделать все возможное, чтобы уладить трудности «психологического порядка». После этого Чемберлен попросил Рейно в довольно категорической форме сообщить не позднее 10 мая об окончательной готовности, и Рейно обещал это непременно сделать, заверив, что рассчитывает сообщить английскому премьер-министру самые благоприятные сведении. После взаимного обмена дружественными пожеланиями, Чемберлен попросил Рейно позаботиться, чтобы на этот раз снова не имела место болтливость с французской стороны. Разговор закончился в 22 часа 25 минут».

«Особое сообщение», опубликованное в личном органе Геббельса, удивило и встревожило меня. По хвастливым намекам: моих стокгольмских знакомых-немцев, я догадывался, что германская разведка имеет своих агентов в самых высоких правительственных и военных кругах англо-французских союзников: Берлин располагал протоколами секретных заседаний их высшего верховного совета на второй или третий день. Запись телефонного разговора глав двух правительств, оказавшаяся в германских руках, подтверждала эту догадку. Но содержание разговора наводило на мысль, что Лондон и Париж, вероятно, также подозревавшие это, давали Берлину понять, что их военные усилия направлены не против Германии, а против Советского Союза. И Берлин опубликовал этот телефонный разговор за два дня до начала германского наступления на западе, тоже как бы извещая Лондон и Париж, что намек понят.