В ореоле тьмы

ДЕКАБРЬ ПРОЛЕТЕЛ СЛОВНО одно мгновение. После того как я пропустила экзамен, мне даже не пришлось выдумывать оправдания. В тот вечер папа сообщил в школу, что он меня нашел, накормил ужином и отправил спать. Он винил себя, решив, что зря рассказал мне про Клэр, и списал мой прогул на нервы, волнение и страх за сестру. Больше он не делился со мной ничем. Даже не рассказывал о ее лечении. Пробный экзамен я все-таки сдала, он смог убедить руководство школы в том, что мой прогул не был осознанным решением.

Рождественские праздники подошли к концу. Мы отпраздновали Рождество без моей старшей сестры. Мама заподозрила неладное, но выжать из отца правду так и не смогла. Он стоял на своем. Однако она не переживала. Клэр отправляла ей короткие голосовые сообщения, рассказывая о погоде, книгах, которые читает, и фильмах, которые смотрит. Мы слушали эти сообщения всей семьей. Мама делала максимальную громкость на телефоне и гордо ставила его на стол. Клэр не вдавалась в подробности о своем состоянии. Сообщения в целом были ни о чем. В таких клиниках, в одной из которых проходила лечение Клэр, обычно забирают телефоны. Таким образом пытаются отрезать человека от внешнего мира и погрузить его целиком и полностью в лечение. Однако с Клэр все было с точностью до наоборот. Она настолько сильно погрязла в себе, что одним из пунктов лечения было общение с семьей. Ей выдали телефон, настроенный специально под нее. В нем были лишь номера родителей. Это, пожалуй, стало хорошей идеей. Надо было видеть счастливое лицо мамы, когда она их слушала. Постепенно она успокоилась. Стала веселее, чаще готовила десерты, наряжалась и выходила из дома. Папа не мог на нее налюбоваться.

А у меня появилось то, о чем я мечтала. Свободное от мамы время. Звучит эгоистично, но я не могла нарадоваться тому факту, что моя комната вновь принадлежит лишь мне. Мама больше не приходила ко мне спать, не проверяла ночами, не звонила во время уроков. И после школы мне не надо было со всех ног мчаться домой. Толика внимания Клэр залатала огромную дыру в ее сердце. Если бы только так было всегда…

В один дождливый январский день по дороге из школы я решила заглянуть в библиотеку Saint-Simon, которая находилась на бульваре де Гренель и была в десяти минутах от моего дома. Я хотела полистать книги по искусству и так зачиталась тоненькой книжицей про Эль Греко, что не заметила, как настал час закрытия. Я нехотя остановилась и положила книгу на место.

– Мадемуазель, хотите взять книгу домой? – учтиво спросил меня работник библиотеки, и я покачала головой.

Мне не хотелось, чтобы мама увидела, какую именно литературу я читаю. Я могла бы прочесть ее втихаря, но устала от тайн и от вечного страха быть пойманной. Когда я рисовала, то прислушивалась к каждому шороху и шуму в доме. Чуть что, все мгновенно оказывалось под кроватью. Чаще всего тревоги были ложными. Но после каждой я вся тряслась и не могла наладить дыхание. Этот ритм жизни напрочь убивал вдохновение, не позволял расслабиться во время процесса творчества. Меня злило состояние, в котором я пребывала. Напряжение сковывало, я не могла рисовать. Все, что получалось, мне не нравилось, отчего чувство тревоги росло. Казалось, я больше не создам ничего прекрасного. Нечто такое, что вызвало бы удовлетворение и закрутило в водоворот созидания.

Я пыталась поймать вдохновение в книгах про великих творцов. Благодаря биографиям я поняла, что жизненный путь художника часто проходит сквозь апатию, эмоциональное выгорание и ненависть к себе. Чужой опыт помог мне осознать, что я не единственная сталкиваюсь с подобным. Однако как выбраться? Как вновь почувствовать идею, мандраж и желание творить? Мысли невольно возвращались к чаю, который я выпила у Тео. Правда, я не знала, где найти то, что он в нем заварил. Я вышла из библиотеки, закуталась в шарф, прячась от холодного ветра, и направилась домой. Ненависть к себе за собственную трусость и невозможность признаться родителям доводила меня до кипения. Но я удерживала этот гнев глубоко внутри себя, не позволяя ему выбраться наружу.

Как только я переступила порог квартиры, ко мне сразу же выскочила мама.

– Ниса, иди скорей сюда! – звонко позвала она.

Я сняла сапожки и куртку и подошла к ней.

– Что такое?

Мама счастливо улыбалась.

– Вот, послушай!

Она включила очередное голосовое сообщение: «Привет, мамуля! У меня все хорошо, вчера дочитала "Трое в лодке, не считая собаки", так смеялась над книгой! Обязательно скажи Нисе почитать ее. Как она вообще? Чем занята? Не знаешь, есть ли у нее парень? Выпускной год – один из самых запоминающихся в жизни! Надеюсь, ты не заставляешь ее сидеть за учебниками. Не будь занудой, дай насладиться молодостью».

Голос Клэр звучал непривычно бодро. Он был невероятно похож на мой собственный. Особенно когда она говорила обыкновенным, спокойным тоном, не пропитанным ядом и ненавистью. Меня корежило от этого, и вызывал неприятное ощущение тот факт, что мы с ней похожи больше, чем мне хотелось бы.