В оркестре Аушвица

Чайковска более чем посредственный музыкант, она даже не понимает, что по аккордеонам летают не четыре, а три руки. Возможно, дело еще и в отсутствии выбора. Так Иветт и Лили становятся частью набираемого оркестра.

Аккордеоны звонче и мощнее флейт, теперь они ведут оркестр к воротам, а Иветт — первая инструменталистка на левом фланге первого ряда. Лили всегда рядом, благодаря способностям она быстро прогрессирует. Пройдя восемьсот метров, они располагаются в определенном порядке и играют военные марши, пока последняя рабочая команда не выйдет из лагеря, после чего строем возвращаются в барак.

Чайковска ведет репетиции не слишком требовательно. Музыкантши разучивают новые марши, разбирают народные польские песни. Уровень у оркестра невысокий, и дирижер не знает, как его повысить. В мирной жизни она в школе учила музыке детишек и не понимает, на каком языке разговаривать с этими молодыми женщинами, очутившимися в аду. У Зофьи случаются срывы, она кричит на оркестранток, потом убегает в свой кабинет — комнатку между спальней-столовой и репетиционной.

Чайковска попала в Биркенау в 1942-м и была одной из немногих заключенных, переживших начало строительства лагеря, когда там не имелось никаких санитарных удобств и условия жизни, особенно для женщин, были просто невозможными.

Этот год наложил неизгладимый отпечаток на характер сильной и крепкой женщины, изуродовал ее психику. Она мгновенно переходит от возбуждения к депрессии, но тем не менее руководит оркестром. Особое положение позволяет ей общаться с другими женщинами того же статуса, в том числе отвечающими за одежные и продуктовые склады, и получать для оркестранток еду получше, приличные вещи и — главное — обувь по ноге. Большинство узниц вынуждены носить башмаки меньшего размера и ужасно от этого страдают, стирая ноги в кровь.

Чайковска, в отличие от других капо, не взимает «десятину» с каждой пайки хлеба и следит, чтобы дневальные честно делили суп и — это очень важно! — перемешивали содержимое котла, чтобы каждой доставались волокна мяса и картошка. В других блоках гущу, остающуюся на дне, съедают капо и их любимицы.

По мере сил она покровительствует самым молодым, Сильвии и Иветт, радуя их то яблоком, то булочкой.

Иветт молода и чуточку слишком наивна. Во время перерыва в репетиции она выходит из барака, чтобы посидеть на чахлой травке, и к ней все чаще присоединяется вполне симпатичная и предупредительная оркестрантка. Они разговаривают, и это продолжается до тех пор, пока Иветт не получает страстного послания, написанного… по-польски. Она не может разобрать ни слова, отдает его Зофье, та читает, заходится смехом и приказывает «своей Иветке» на время забыть об отдыхе на траве…

Чайковска имела фаворитку, работавшую в «Канаде». Звали ее Данка Коллакова. Чтобы сделать ее оркестранткой, дирижерша отдала ей ударные, на которых раньше играла четырнадцатилетняя гречанка Лилиана, дочь доктора Менаше, флейтиста мужского оркестра.

Изгнанная Лилиана не выжила. Рассказывая мне об этом через пятьдесят лет, Иветт не скрывает возмущения. Потакая своим желаниям, Чайковска фактически убила девочку, не имевшую другой защиты, кроме оркестра…

Все изменилось в конце августа, с появлением Альмы.

Она сразу предъявила к группе гораздо более высокие требования. Ритм работы стал очень интенсивным. Не добившись на репетиции желаемого результата, Альма строго отчитывала своих музыкантш, произнося оскорбительные слова. Она могла швырнуть в лицо дирижерскую палочку, беря пример с Тосканини[79] (однажды музыканты Метрополитен-опера, возмущенные поведением маэстро, даже объявили забастовку). Лили, не забывшая свой профессиональный опыт, не желала терпеть подобного обращения, и только энергичное вмешательство Иветт и Большой Жюли не дали разразиться скандалу. Альма наказывала Лили, когда та не желала подчиняться ее указаниям, а худшее для нее наказание — молчать и подчиняться.

Еще одна, дополнительная забота — голландка Флора. Она появилась одновременно с Альмой и была аккордеонисткой.

Три аккордеонистки — явный перебор, и Иветта перестала участвовать в концертах, играла только марши по утрам и вечерам. Девушка очень боялась вылететь из оркестра и вернуться в трудовую бригаду. Альма уже удалила из группы самых неумелых и наименее мотивированных, заставила всех работать в полную силу, но ей недоставало басов, и Лили пришла в голову гениальная идея. Она вспомнила контрабас, стоявший в углу столовой в доме родителей, и сделала Альме предложение: почему бы контрабасисту из мужского оркестра не взять в обучение Иветт? Получится элегантное решение проблемы «излишка» аккордеонов, улучшится звучание женского оркестра.

Идея Альме понравилась, и она изложила ее Хёсслеру во время одного из его визитов в барак. Тот поинтересовался у Иветт, сколько ей лет.

— Пятнадцать с половиной. Мама купила мне контрабас, но я не успела выучиться до ареста.

— А где сейчас твоя мать?

Иветт кивнула на дымящую трубу крематория.

— Schade…