В осколках тумана

Выйдя на улицу, глубоко-глубоко втягиваю морозный воздух. Быстро иду прочь от тюремных ворот, сажусь в машину и срываюсь с места. Скорее отсюда. По дороге в Или я останавливаюсь лишь раз. На мосту. Рву письмо Мэри в мелкие клочки и швыряю в Кем. Джулия никогда его не прочитает.

«Господи, Марри, — раздается в голове неодобрительный голос Мэри. — Что за бардак ты учинил со своей жизнью?» — Она грозит мне пальцем — как одному из своих воспитанников-несмышленышей.

«Самое время навести порядок», — отвечаю я, глядя, как белые обрывки медленно плывут в темной воде. Жду, пока последний исчезнет из виду, и тороплюсь. Домой.

Дверь распахивается, когда я еще иду по дорожке. Синие глаза на усталом лице кажутся огромными. Она кидается ко мне, и мы стоим на холоде, прижавшись друг к другу. Я рассказываю о Мэри. Руки Джулии обхватывают меня еще сильнее, пальцы впиваются в спину. Она молчит, лишь тихо постанывает, уткнувшись мне в грудь. Я целую ее волосы. Веду Джулию в дом. До самого вечера она не произносит ни слова.

А потом Джулия вспоминает мать. Минуту за минутой, день за днем. Как та бранила ее, когда веревочные качели оборвались и Джулия с размаху шлепнулась в грязь. Как они собирали яблоки, и Мэри стояла на верхней ступеньке стремянки, и на локте у нее висела большая корзина. Как зимой, когда за окном сгущалась холодная тьма, Мэри стояла у плиты в натопленной кухне и помешивала жаркое в огромной кастрюле. Как на нашу свадьбу она купила себе платье, а на следующий же день отнесла его в комиссионку. Как плакала на кухне, поникнув над грязными чашками, не зная, что дочь смотрит на нее в непритворенную дверь.

Джулия вспоминает и вспоминает, и воспоминания усмиряют боль.

Джулия

— Так и думала, что найду тебя здесь.

Флорина ладошка в варежке хватается за мою руку. Алекс колотит по кусту палкой. Он не хотел подходить к реке, но я сказала ему, что это глупо. Марри молча смотрит на воду.

— Как же это случилось? — спрашиваю я. Мне весело.

— Она исчезла. Просто исчезла. — Марри в отчаянии хлопает себя по бедрам.

— Ну не совсем исчезла, — возражаю я. — Вон труба торчит, видишь, из воды высовывается верхушка дымохода. Да и крышу можно разглядеть. А вон и твой ботинок плывет!

Я смеюсь — впервые с тех пор, как умерла мама. Не могу удержаться. Она бы тоже посмеялась.

— «Алькатрас» утонул, — грустно произносит Марри, но я улавливаю в его голосе облегчение. — А ведь это мой дом.

Плохой дядя утопил папину лодку? — показывает Флора, скидывая варежки.

Все последние дни я не отпускаю дочь от себя ни на шаг.

Нет, солнышко. Лодка сама утонула, чтобы папа снова жил с нами.

Флора улыбается. Похоже, она довольна моим незатейливым объяснением. Если бы все было так просто.

— Это больше не твой дом, — напоминаю я Марри.

После похорон мы переехали в Нортмир. Дом в Или скоро продадут. На день рождения мамы, на Рождество, в любой день, когда мы почувствуем, что соскучились, мы навестим ее могилу. Принесем цветы, а дети что-нибудь сделают для нее в подарок.

Снова беру Флору за руку, и мы идем прочь от реки. Марри с Алексом бегут наперегонки, Флора рвется за ними, я отпускаю ее и оглядываюсь на торчащую из воды трубу. Прощай, «Алькатрас». Твой хозяин вернулся к нам.

Дома мы устроили ужин при свечах. Впервые за долгое время мы вдвоем. Разве что мамин призрак с нами. Дети у Надин. Она заявила, что им с Эдом нужно как следует набраться опыта, и наши дети теперь частенько торчат у них. Надин с Эдом собираются усыновить малыша. Заявление они уже подали, и скоро в их доме появится маленький человечек.

— Ну вот. — От блюда идет чудесный запас. — Думаешь, мама была бы довольна?

Кухню теперь не узнать. Я переставила всю мебель, а Марри установил посудомоечную машину. Мы многое хотим здесь поменять.

— Нет, — отвечает Марри, — она бы с ума сошла от злости.

Мы прислушиваемся к ее шагам. Вот она заглядывает в гостиную и ворчит, обнаружив там телевизор. Перемещается в комнату Алекса и возмущается музыкальным центром.

Да, переменам бы мама не обрадовалась. Ведь это мама. Но нам бы точно обрадовалась. В этом я не сомневаюсь. Ей было бы приятно, что в доме теперь живем мы.

— Она бы порадовалась за Бренну с Грэдином. И расстроилась бы из-за своих куриц…

Незадолго до знакомства с новой приемной семьей Грэдин нерешительно сказал, что хочет что-то рассказать мне. В последние дни парень очень изменился. Как-то резко повзрослел. Меня тревожило, что в глазах его вечно стоит какое-то странное выражение, затаенная печаль. Но после смерти мамы он вдруг успокоился, вспышек ярости как не бывало. Словно проклятие, которое тяготило его, спало, оставив о себе лишь память, печалью осевшую во взгляде.