В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939–1945

Одновременно гауптман обменивался крепкими мужскими рукопожатиями с одними людьми и царственно приветствовал поднятием руки различных гражданских лиц, железнодорожников, партийных работников и военнослужащих вермахта. Иногда же он делал такие движения корпусом, какие у людей с нормальной комплекцией должны были расцениваться как поклон.

При этом он был далек как от проявления излишнего рвения, свойственного ординарцам и престарелым офицерам, так и от требующих большого пространства проявлений амбиций высокопоставленных вельмож. Последних он напоминал больше своими величественными жестами при приветствии.

От гауптмана Д. не могли оторвать взгляда даже высохший от старости генерал со смешной белой козлиной бородкой, о чем-то перешептывавшийся с полковником люфтваффе, и невысокий с похожей на пергамент кожей профессор в высокой шляпе, прибывший по особому распоряжению на совещание к фюреру для доклада о новых приемах стрельбы. Однако в целом в своем поведении гауптман Д. придерживался золотой середины между скромностью, предписанной полностью соответствовавшей его облику должностью, и значимостью, которую ему придавала принадлежность к высшим кругам военной пирамиды. Кроме того, на поведение этого величественного курьера накладывало отпечаток и его этически-религиозное мировоззрение.

Ночные кошмары

По ночам ветер дул сильнее, чем днем. По крайней мере, это ощущалось по более громкому шуму деревьев, особенно во время второй смены караульных. От собачьего холода зуб на зуб не попадал. Иногда холод настолько усиливался, что становился почти непереносимым. При этом наибольшую угрозу создавали тополя, грозя каждую минуту упасть под порывами ветра. Хорошо еще, что от часовых их отделяло не менее шестидесяти метров. И чем меньше на них оставалось листьев, тем сильнее и тревожнее становился производимый ими шум.

Но это только так казалось. На самом же деле шум исходил от кусков жести, со временем отошедших от крыш и бьющих друг по другу. Причем с каждой неделей этот звук все усиливался и делался грознее. От них отражалось сияние месяца, чьи лучи концентрировались на этих листах кровли, как бы предупреждая, что вскоре что-то должно произойти. Не случайно же тысячи древесных листьев каждую ночь подвергались обстрелу этих лучей.

Возле могучего дуба стали концентрироваться опавшие листья, словно создавая некое оборонительное сооружение, которое по большей части поглощало шелест и прочий шум листвы, погружая ее в зимнюю спячку. На ветках же, которые это дерево с себя сбросило, в лунном свете стали блестеть места слома.

Это одинокое высокое дерево возле места общего пользования вообще смотрится несколько подозрительно. По мнению штабс-ефрейтора, бронированная разведывательно-дозорная машина противника его сразу же обнаружит и обстреляет из пулеметов, поскольку в кронах таких деревьев всегда что-то спрятано.

Сколько же недель подряд продолжается этот ветродуй под слабыми лучами сентябрьско-октябрьского солнца? Ветер и солнце явно заключили между собой договор по созданию нового времени года. Ветер разгоняет тучи и дает возможность беспрепятственно светить солнцу, а солнце, в свою очередь, подогревает его потоки, не позволяя ему перерасти в осеннюю бурю. При этом в том, что такая погода может сильно действовать на нервы, «он» мог убедиться еще в 1939 году, когда впервые ему пришлось нести боевое дежурство. Причем тогда «он» смог понять, что даже при столь мягком ветре засыпать стало довольно трудно.

Нечто подобное «он» испытал и позапрошлой ночью, когда стало формироваться огромное облако, почти полностью заслонившее собой луну. Однако поутру оказалось, что оно не было настолько уж страшным – утренний ветерок быстро и играючи разогнал его, а взошедшее желтое солнце сожгло все то, что от него оставалось.

Вспоминая это, «он» долго ворочался в постели и наконец уснул. Но его начали мучить кошмары.

Ему снилось, что кто-то, словно приросший к одному месту, стоял ночью на лугу, освещаемый лунным светом. На широких плечах этого человека играли блики, а маленькая голова при этом оставалась в тени. Затем человека как будто кто-то начал подталкивать, и фигура закачалась, как буек на реке, под воздействием течения, медленно погружаясь в дымку, расползавшуюся по земле.

Вскоре ног было уже не видно. Человек вел себя как невидимка и наклонился, словно отыскивая уроненные из ящика для инструментов пассатижи или потерянную серебряную подкову. Однако уже вскоре фигура осветилась с другой стороны. Неужели она глиссировала?

Вот фигура наклонилась к входу в палатку, и ее надо было бы окликнуть, но это не получалось – звуки застревали в горле. Затем голова проникла вовнутрь.

«Он» заметался в постели, открыл было глаза, но тут же опять погрузился в кошмарный сон.

Теперь ему снилось, будто бы «он» лежит в палатке рядом со своим старым армейским приятелем Мугги. Внезапно ее полог откинулся, и показалась чья-то голова. Лунный свет проник вовнутрь, и тут «он» увидел, что это был вовсе не человек. На него смотрела оскаленная морда куницы.