В открытом море

Катя по-мужски крепко тряхнула обоим руки и пожелала удачи, а Нина лишь кивнула головой и отвернулась. Но потом, когда друзья в сопровождении Тремихача и Калужского вошли в темный проход, она нагнала Сеню и быстрым движением прижалась к его щеке.

Глава одиннадцатая

Ночь была холодной и туманной. Над горами нависла тяжелая мгла. С моря дул пронизывающий ветер. Где-то вдали подвывали и тявкали шакалы, их хрипловатый лай напоминал петушиное пение.

Друзья двигались со всеми необходимыми предосторожностями: впереди разведчиков шел Витя, за ним, шагов через пятнадцать, Восьмеркин со Штейнгардтом, а несколько позади, замыкающим, шагал Чижеев. Автоматы у всех были на взводе.

Витя временами давал сигналы замедлить шаг. Он один тенью проскальзывал вперед, проверял путь, потом возвращался, и друзья прежним порядком уводили Штейнгардта все дальше и дальше от моря.

Изнеженный зондерфюрер, подталкиваемый Восьмеркиным, взмок от непривычной ходьбы по горным тропам. Правда, вначале он был относительно спокоен, но, когда они миновали приморскую шоссейную дорогу, Штейнгардт начал опасливо озираться.

«Они ведут меня в лес, — догадывался он, — и там сделают, что захотят. Ведь не трудно доложить: убит при попытке к бегству. Они, конечно, переброшенные с Кавказа разведчики. Им выгодно уничтожить меня, в глухом месте скрыть труп и выдать мои сведения за собственную осведомленность. Это карьера. Нет, я должен жить, пусть раненым, но жить. Мне терять нечего. У леса и на дорогах должны быть наши секреты… Надо замедлить шаг, скоро рассвет…»

Штейнгардт притворно стал задыхаться на подъемах. Ноги у него то скользили, то заплетались. Он несколько раз умышленно падал и делал вид, что со связанными руками не может подняться. Он оттягивал время, но в своей хитрости переборщил. Восьмеркину, наконец, надоело поднимать и подталкивать ленивого пленника, и он наградил зондерфюрера таким пинком, что тот по косогору помчался рысью.

В это время Витя ожесточенно замахал бледно светящейся в темноте гнилушкой. Сигнал обозначал: «Немедля остановитесь — опасность». Восьмеркин дернул на себя некстати порезвевшего гитлеровца, пригнул его к земле и сам присел.

Путь за кустарником пересекала проселочная дорога. Вначале Витя уловил хруст гравия под чьими-то тяжелыми сапогами. Но, как только Штейнгардт побежал, шум шагов и шорох прекратился. Наступила тревожная тишина. Какие-то люди притаились на дороге и вслушивались.

Витя, передвинувшись на несколько шагов вперед, расслышал сдержанный говор, нетерпеливое собачье повизгивание и звяканье цепочек. «Ищейки», — догадался мальчик и торопливо достал ветошь, выданную Калужским.

Восьмеркин несколько секунд просидел без движения. Не видя нигде товарищей, он приподнялся и стал вглядываться в предутреннюю белесую мглу. Вдруг слева до его слуха донеслось нечто похожее на пофыркивание и сопение. Моряк мгновенно повернул голову на звук и заметил рослого пса, похожего на волка.

Обнюхивая землю, пес поднимался по склону прямо на Восьмеркина. Он был уже у ближайшего куста.

«Стрелять нельзя, — сообразил моряк, — рядом могут быть гитлеровцы… Ударю прикладом». Восьмеркин сделал лишь короткое движение, чтобы снять автомат, как пес настороженно вскинул голову и, глухо заворчав, припал к земле, готовый к прыжку.

Человек и собака застыли друг перед другом в напряженных позах.

«Не успею снять автомат, — подумал Восьмеркин. — Придется ножом».

Он осторожно коснулся пальцами костяной рукоятки, и этого движения было достаточно, чтобы пес с рычанием ринулся на него.

Лишь мгновенная боксерская реакция и сообразительность помогли Восьмеркину увернуться от лязгнувшей собачьей пасти. Уклоняясь, боксер по привычке двинул кулаком снизу вверх и подцепил пса на такой удар, что тот с визгом покатился по земле.

Не давая волкодаву опомниться, Восьмеркин навалился на него всем своим телом, ухватился за шерсть под глоткой и начал душить.

Сильный пес рычал, огрызался, рвал лапами одежду, но не мог вырваться из могучих рук моряка.

Тем временем Штейнгардт вскочил и кинулся по склону в кусты. Он уже собрался закричать, позвать соотечественников на помощь, как в это мгновение откуда-то взялся второй, еще более крупный пес. Штейнгардт не успел отпрянуть, — пес с ходу бросился ему на грудь, сбил с ног и придавил когтистыми лапами к земле…

Влажное звериное дыхание ударило корветтен-капитану в лицо, перед глазами сверкнули острые клыки. Обезумевший от страха гитлеровец, вместо того чтобы подчиниться собаке и лежать без движения, в ужасе завопил, начал извиваться, дрыгать ногами. Его вопль мгновенно перешел в хрипение.

Натренированный пес сначала яростно вцепился зубами в кадык, но, боясь, что извивающаяся добыча ускользнет от него, коротким движением челюстей крепче перехватил человеческую глотку.

Штейнгардт не мог вздохнуть. Теряя сознание, он уже не слышал ни стрекота автоматов, ни лая, ни криков на родном языке.