В открытом море(изд.1965)-сборник

«Пора», — решил Скрыба. Он дал длинную очередь из автомата и, видя, что солдаты попадали, перемахнул через каменную изгородь и во весь дух помчался к морю.

* * *

Тревога в поселке началась, когда шлюпка уже отвалила от берега и стала удаляться в море.

Командир «морского охотника», включив моторы, поспешил навстречу разведчикам.

Из тьмы вдруг вырвались острые лучи прожекторов. Пронизывая облака и заметавшись в небе, они осветили верхушки скал.

Мешкать было нельзя ни секунды. Приняв людей на борт, лейтенант бросил шлюпку посреди залива и дал полный ход.

Шум ревущих моторов противник, видимо, принял за гудение бомбардировщика.

Сперва вздрагивающие щупальцы прожектора обшаривали только облака. Они то скрещивались в пучок, то разлетались в стороны и лишь позже заскользили по волнам. Но настигнуть убегающий катер им уже не удалось.

— Ушли, — облегченно сказал Шентяпин и объявил, что матросы и старшины, свободные от вахты, могут отдохнуть.

Захваченный немецкий офицер, который ни слова не понимал по-русски, недолго привлекал внимание моряков. Общий интерес вызвал Степа. Его обступили и начали осыпать вопросами:

— Сколько тебе лет?

— Как же ты ушел? Ведь дома переполошатся, искать будут.

— Не будут, — сказал Степа. — У меня бабка одна осталась, а Нюра в партизаны ушла, ее полицаи били... Я отцу хочу написать...

— А где он у тебя?

— В армии... Под Перекопом был.

— Не скоро ты его, брат, найдешь.

Матросы стали расспрашивать Степу о жизни в поселке, захваченном врагами. Мальчик отвечал неохотно. Его чумазое, слегка курносое лицо было по-детски круглым, а глаза казались суровыми, не по годам серьезными.

— Они двух наших рыбаков и деда-маячника повесили. В школе парты выкинули и все поломали... Учительницу, Серафиму Николаевну, замучили, — рассказывал он, хмурясь. — Я им мстить буду. У меня «лимонка» и патроны есть.

При этом Степа вытащил из-за пазухи гранату «лимонку» и высыпал из кармана на рундучок патроны от немецкого автомата.

— Гляньте, при полном вооружении! — удивленно воскликнул комендор Панюшкин.

— Та ж я говорил: боевой парень! — шутливо сказал Скрыба.

— Отощал только, подкормить бы надо, — вставил моторист Симаков.

Тут же он открыл банку мясных консервов, подвинул Степе полбуханки хлеба и предложил:

— Заправляйся, малый... Если не хватит, еще добавим.

— Какая же это еда для мальца! — возмутился боцман. — Ему повкуснее требуется... Принеси банку сгущенного молока, компоту сушеного да белых галет пачки две! — распорядился Гвоздов.

Скрыба с Симаковым, загремев по трапу сапогами, побежали выполнять приказания боцмана.

Вскоре на столе появилось столько снеди, что ее вполне бы хватило на небольшой пионерский отряд.

Уговаривать Степу не пришлось. Взяв солидный ломоть хлеба, он усердно принялся уплетать мясные консервы. Ел мальчик с таким завидным аппетитом, что Скрыба не преминул заметить:

— Этот не подведет в качку — нашей, видать, закваски.

— Хороший парнишка! — решили и другие матросы. И тут же сговорились просить у командира оставить его воспитанником на катере.

О желании команды лейтенанту пошел докладывать боцман. Тот выслушал его и замотал головой:

— Не дело придумали! Нельзя мальчишке на катере жить. Мы и под обстрелами, и под бомбежками бываем. Убьют или покалечат его, — кто виноват будет?

— Покалечить и на берегу могут. Где теперь не бомбят? А мальчонка ведь из-за нас страдает. Помог он нам здорово. Не могли мы его в поселке оставить, когда погоня началась... — продолжал твердить свое боцман. — Беспризорничать ему теперь, что ли?

Эти доводы, видимо, подействовали на лейтенанта. Когда на катер явился командир подразделения Пухов, он сам обратился к нему с просьбой команды. Пухов выслушал его и сказал:

— Приведите паренька в кают-компанию.

Матросы подтянули Степе ремень, на голову надели чью-то бескозырку и, показав, как надо представиться командиру, сказали:

— Только не робей: грудь расправь, голову держи выше и не мямли. Чекань каждое слово!

Спустившись вниз, Степа набрал полную грудь воздуху и выкрикнул:

— Разрешите войти?

От его звонкого голоса узкий коридорчик загудел, как гудит глубокий колодец, когда в него крикнешь. Степа испуганно взглянул наверх. Толпившиеся у люка матросы одобрительно кивали головами и жестами подбадривали: «Правильно, продолжай действовать так же».

Услышав ответ «входите», Степа прошел в кают-компанию, щелкнул каблуками, вскинул к бескозырке руку и как можно громче отчеканил:

— Товарищ старший лейтенант, юнга Степан Кузиков явился по вашему приказанию!

— Ну и голос! В ушах даже звенит, — улыбнулся Пухов. — Кто же тебя в юнги произвел?

— Отец, он был бригадиром на сейнере [6]«Кефаль».

— О, да ты, брат, опытный моряк, оказывается! Сколько же тебе лет?

— Тринадцать! Весной четырнадцать исполнится! — не теряясь ответил Степа.

— В какой класс перешел?

— В шестой.

— Пионер?

— Так точно.

Расспросив подробно о родителях и бабушке, Пухов, сожалея, сказал:

— Не могу я тебя на катере оставить. Мы воюем, скитаемся из порта в порт, а в твои годы в школе учиться надо. Придется где-нибудь на берегу определить...