В открытом море(изд.1965)-сборник

— Товарищ старший лейтенант, — взмолился Степа. — Я вас очень прошу... Мне фашистам мстить... я на катере учиться буду. Честное пионерское.

— Как же ты сумеешь без учителя, учебников?..

— Вот увидите... хоть и трудно будет, но я постараюсь.

— Мы ему поможем, товарищ старший лейтенант, — вдруг раздался голос сверху.

— А это кто там еще?

Пухов выглянул из кают-компании и, увидев в квадрате люка головы матросов, возмутился:

— Кто вам разрешил находиться здесь?

— Так что нечаянно, — попробовал оправдаться Панюшкин. — Мальчик громко разговаривал... сочувствующие мы...

— Это не вы ли в разведку ходили?

— Мы.

— Теперь понятно, почему вы тут болеете!

Пухов поднялся на верхнюю палубу.

— За доставку «языка» представлю к награде, — сказал он. — А парнишку вы зря с толку сбиваете. Ему в тыл, в школу нужно.

— Да у нас лучше, чем в тыловой школе, — обступив старшего лейтенанта, начали убеждать катерники. — Мы по очереди с ним заниматься будем и воевать научим. Где он отца найдет?

— У нас радист в техникуме учился, мотористы десятилетку окончили...

Пухов задумался. Бойкий и шустрый парнишка ему нравился. «Может, ему лучше на корабле остаться? Какое теперь учение в школе прифронтовой полосы? — размышлял он. — А на катере строгий порядок, чистота, дисциплина. Пусть с детства привыкает и закаляется. Из таких хорошие моряки вырастают».

— Добро, оставлю его на нашем катере под ответственность боцмана, — наконец согласился старший лейтенант.

С этого дня у Степы началась новая, скитальческая жизнь катерника.

Лейтенант подарил ему старый курсантский бушлат, щуплый и низкорослый Симаков отдал свою фланельку, тельняшку и ботинки. Боцману осталось добыть только рабочий комбинезон и форменные брюки.

«Морской охотник» ни в одном порту больше суток не задерживался. Портновской мастерской не воспользуешься. Гвоздев повздыхал и сам взялся за шитье. Вместе со Скрыбой они распороли запасные брюки, плащпалатку, забытую на катере разведчиками, и принялись орудовать ножницами. С выкройкой они справились довольно быстро, но с шитьем намучились.

До службы на флоте боцман работал в кузнице молотобойцем. Иголка для его сильных рук была слишком легким и непривычным инструментом. Стараясь удержать ее в толстых пальцах и вести ровную линию шва, он затрачивал столько усилий, что через двадцать-тридцать минут делался мокрым от пота.

— Вот же проклятая колючка! — ругался он. — Так и норовит выскочить.

— Не пожелаете ли щетину испробовать? — предложил Скрыба, имевший сапожный инструмент. — Чего зря нервы портить!

Сам он шилом прокалывал плотный брезент и, действуя двумя дратвенными концами, не спеша накладывал стежок на стежок, словно в его длинных руках был не материал комбинезона, а толстая подошва.

Боцман сердито отмахивался:

— Я ведь не седло шью. Понимать надо.

— Зато у меня покрепче будет, — твердил свое Скрыба. — До ста лет не сносит.

И он сшил такой крепости комбинезон, что швы его стояли колом, а пуговицы невозможно было отодрать зубами. Никакой дождь не пробивал Степину «робу», вода с нее скатывалась, как с кожуха мотора. Боцманские брюки, конечно, уступали в крепости, но фасоном своим они покорили самых придирчивых франтов.

В наглаженном клеше и бушлате с сияющими пуговицами, в лихо надвинутой на бровь бескозырке Степа как бы сделался выше ростом и плечистее, из мальчика вдруг превратился в заправского юнгу, которого хоть сейчас выставляй на парад.

* * *

«Морской охотник» стал для Кузикова родным домом. Юнга привык к скитаниям по морю, к авральным работам, частым тревогам, стрельбе и опасности. Он научился спать урывками, вскакивать с постели по первому свистку. Безропотно переносил проливной дождь, стужу и ветер.

Школьных учебников на катере не было, только у радиста сохранились старые записи по физике и математике. По ним он и повторял со Степой все, что знал. Другие же катерники обучали его стрельбе и сигнальному делу. Но Степу больше всего привлекала механика. В походах и на стоянках он почти всегда находился в машинном отделении: помогал чинить моторы, перебирать и смазывать механизмы. Его комбинезон весь был испятнан маслом, пропах бензином.

Месяца через два Степа уже знал, как надо включать бензин, масло, воздух, но еще не решался самостоятельно запускать мотор и стать у реверса [7]во время маневрирования. А вскоре это понадобилось.

В предпоследнюю ночь декабря эскадра, собравшаяся у берегов Тамани, двинулась на штурм Феодосии.

Погода была холодной и ветреной. Боевые корабли, наполненные десантными войсками, долго шли в вихрящемся мраке, борясь с высокой волной.

Водяная пыль и брызги взлетали на палубы, секли лицо, слепили глаза, захватывали дыхание. Луна не показывалась, не было видно и звезд, только, клубясь, мчались над морем, как стаи черных птиц, рваные облака.

Глубокой ночью подойдя к Феодосийскому заливу, затемненные корабли начали выстраиваться по фронту. Любой проблеск — щелочка света или искра — мог всполошить противника.

Степа стоял у ходовой рубки рядом с боцманом. Его трясло от холода и волнения.