В ожидании

— Soit![3] — заметил сэр Лоренс. — Один дядя в полиции за день этого вполне довольно. Ты опаснее, чем я предполагал, Динни.

— Нет, правда, за что арестовывать этих девушек? Это всё остатки прошлого, когда женщина была зависима.

— Полностью разделяю твою точку зрения, Динни, но что поделаешь, — в вопросах нравственности мы все ещё пуритане, да и полиции надо чем-то заниматься. Численность её уменьшить нельзя, иначе возрастёт безработица. А бездействующая полиция — угроза для кухарок.

— Когда вы станете серьёзным, дядя?

— Никогда, дорогая! Что бы нам ни уготовила жизнь — никогда. Впрочем, предвижу время, когда вместо нынешней единой библейской морали введут варианты для мужчин и для женщин. «Сударыня, хотите пройтись?» — «Сэр, желательно ли вам моё общество?» Это будет век если уж не золотой, то по крайней мере позолоченный. Ну, вот и Пэддингтонские ворота. И у тебя хватило бы духу обмануть этого почтенного блюстителя порядка? Идём на ту сторону.

— Твоя тётка, — продолжал сэр Лоренс, когда они вошли в Пэддингтонский вокзал, — сегодня уже не встанет. Поэтому я пообедаю с тобой в буфете. Выпьем по бокалу шампанского. Что касается остального, то, насколько я знаком с нашими вокзалами, мы получим суп из бычьих хвостов, треску, ростбиф, овощи, жареный картофель и сливовый пирог — все очень добротные блюда, хотя чуточку слишком английские.

— Дядя Лоренс, — спросила Динни, когда они дошли до ростбифа, — что вы думаете об американцах?

— Динни, ни один патриот не скажет тебе по этому поводу «правду, одну правду, только правду». Впрочем, американцев, как и англичан, следует разделять на две категории. Есть американцы и американцы. Иными словами — симпатичные и несимпатичные.

— Почему мы с ними не ладим?

— Вопрос нетрудный. Несимпатичные англичане не ладят с ними потому, что у них больше денег, чем у нас. Симпатичные англичане не ладят с ними потому, что американцы обидчивы и тон их режет английское ухо. Или скажем по-другому: несимпатичные американцы не ладят с англичанами потому, что тон англичан режет им ухо; симпатичные — потому, что мы обидчивы и высокомерны.

— Не кажется ли вам, что они слишком уж стараются все делать посвоему?

— Так поступаем и мы. Не в этом суть. Образ жизни — вот что нас разделяет. Образ жизни и язык.

— Язык?

— Мы пользуемся языком, который когда-то был общим, но теперь это фикция. Следует ожидать, что развитие американского жаргона скоро заставит каждую из сторон изучать язык другой.

— Но мы же всегда говорим об общем языке как о связующем звене.

— Откуда у тебя такой интерес к американцам?

— В понедельник я встречаюсь с профессором Халлорсеном.

— С этой боливийской глыбой? Тогда, Динни, прими мой совет: соглашайся с ним во всём и сможешь с ним делать все что захочешь. Если начнёшь спорить, не добьёшься ничего.

— О, я постараюсь сдерживаться.

— Словом, держись левой стороны и не толкайся. А теперь, если ты кончила, дорогая, нам пора: без пяти восемь.

Сэр Лоренс посадил её в вагон и снабдил вечерней газетой. Когда поезд тронулся, дважды повторил:

— Смотри на него боттичеллиевским взглядом, Динни! Смотри на него боттичеллиевским взглядом.

VII

В понедельник вечером, приближаясь к Челси, Эдриен размышлял об этом районе, который теперь так сильно изменился. Он помнил, что даже в поздневикторианское время местные жители чем-то напоминали троглодитов. Все они были немножко пришибленные, хотя и среди них попадались типы, достойные внимания историка. Прачки, художники, питающие надежду уплатить за квартиру, писатели, существующие на шесть-семь пенсов в день, леди, готовые раздеться за шиллинг в час, супружеские пары, созревшие для бракоразводного процесса, любители промочить глотку и поклонники Тернера, Карлейля, Россетти Уистлера соседствовали там с грешными мытарями, хотя в Челси, как и всюду, преобладали те, кто четыре раза в неделю ест баранину. Чем дальше линия домов отступала от реки, приближаясь к дворцу, тем все респектабельней они становились, пока наконец, достигнув неугомонной Кингз-род, не превращались в бастионы искусства и моды.