В ожидании

— Взялись бы вы ухаживать за умалишёнными, будь у вас возможность получить другую работу? Нет, не взялись бы — ни вы, ни никто, у кого есть нервы и сердце. Святой, может быть, и взялся бы, но где же набрать столько святых? Нет, чтобы ухаживать за нами, вы должны быть железной и толстокожей, должны забыть о жалости и нервах. У кого есть нервы, тот ещё хуже толстокожих, потому что выходит из себя, а это отражается на нас. Это какой-то порочный круг! Боже мой, уж я ли не искал из него выхода! А тут ещё деньги. Ни одного человека с деньгами нельзя отправлять ни в одно из подобных мест. Никогда, ни за что! Устраивайте ему тюрьму дома — как-нибудь, где-нибудь! Не знай я, что могу в любое время уйти, не цепляйся я за эту мысль в самые жуткие минуты, меня бы здесь не было, я давно бы стал буйным. Господи, да я бы конечно стал буйным! Деньги! А у многих ли они есть? От силы у пяти из ста. А остальные девяносто пять несчастных заперты — добром или силком, а заперты. Плевать мне на то, что это научные, что это полезные учреждения! Сумасшедший дом — это всегда смерть заживо. Иначе и быть не может. Кто на воле, тот считает нас всё равно что мёртвыми. Так кому какое дело до помешанных! Вот что кроется за научными методами лечения! Мы непристойны, мы больше не люди. Старое представление о безумии не умерло, мисс Черрел. Мы — позор семьи, мы — отщепенцы. Значит, надо упрятать нас подальше, — пусть мы хоть провалимся! — но сделать это гуманно — ведь сейчас двадцатый век. А вы попробуйте сделать это гуманно! Не выйдет! Так что остаётся одно — подлакировать картину. Больше ничего не поделаешь, поверьте моему слову, моему мужскому слову. Я-то знаю.

Динни слушала оцепенев. Вдруг Ферз рассмеялся.

— Но мы не мертвецы, вот в чём несчастье, — мы не мертвецы! Если мы хотя бы могли умереть! Все эти мученики — не мертвецы: они по-своему способны страдать — так же, как вы, сильнее, чем вы. Мне ли не знать? А где лекарство?

Ферз схватился за голову.

— Как замечательно было бы его найти! — сочувственно вставила Динни.

Он удивлённо взглянул на неё:

— Лекарство? Погуще развести лак — вот и всё, что мы делаем и будем делать.

У Динни так и просилось на язык: «А тогда зачем же убиваться?» — но она сдержалась и сказала только:

— Может быть, вы и найдёте лекарство, но это требует терпения и спокойствия.

Ферз расхохотался.

— Я, наверно, до смерти надоел вам.

Динни незаметно выскользнула из комнаты.

XXIII

Ресторан «Пьемонт», это прибежище людей, которые все знают, был полон всезнающими людьми: одни из них уже успели насытиться, другие только начинали насыщаться. Они тянулись друг к другу, словно еда была звеном, соединяющим их души, и сидели по двое, а порой и вчетвером и впятером. Лишь кое-где попадались отшельники, пребывавшие в дурном настроении и мрачно поглядывавшие вокруг поверх длинных сигар. Между столиками носились проворные худощавые официанты, и на лицах их было написано неестественное напряжение — следствие перегрузки памяти. Лорд Саксенден и Джин, сидевшие в углу со стороны входа, успели съесть омара, выпить полбутылки рейнвейна и поболтать о всякой всячине, прежде чем она медленно отвела глаза от опустошённой клешни, подняла их на пэра и спросила:

— Итак, лорд Саксенден?

Он перехватил этот брошенный из-под густых ресниц взгляд, и глаза его слегка выпучились.

— Недурной омар, а? — спросил он.

— Потрясающий.

— Я всегда захожу сюда, когда хочу вкусно поесть. Официант, вы собираетесь подать нам куропатку?

— Да, милорд.

— Так поторопитесь. Попробуйте рейнвейн, мисс Тесбери, вы ничего не пьёте.

Джин подняла свой зеленоватый бокал:

— Вчера я стала миссис Хьюберт Черрел. Об этом напечатано в газетах.

Щеки лорда Саксендена чуть-чуть надулись, — он раздумывал: «В какой мере это касается меня? Интереснее эта юная леди, когда она свободна или когда она замужем?»

— Вы не теряете времени, — сказал он и взглянул на неё так пристально, словно его глаза искали доказательств тому, что её положение изменилось. — Знай я об этом, я не осмелился бы пригласить вас позавтракать без мужа.

— Благодарю вас, он сейчас будет здесь, — ответила Джин и взглянула из-под ресниц на пэра, глубокомысленно осушавшего свой бокал. — Есть у вас новости для меня?

— Я видел Уолтера.

— Какого Уолтера?

— Министра внутренних дел.

— Это ужасно мило с вашей стороны!

— Да, ужасно. Терпеть его не могу. Не будь волос, голова у него была бы форменное яйцо.

— Что он сказал?

— Юная леди, никто ни в одном официальном учреждении никогда ничего вам не скажет. Там не говорят, а «продумывают вопрос». Так и подобает власти.

— Но он, разумеется, прислушается к тому, что вы говорите. Что же вы сказали?

Ледяные глаза лорда Саксендена, казалось, ответили: «Ну, знаете, это уж слишком!» Но Джин улыбнулась, и они постепенно оттаяли.

— Вы самая непосредственная девушка, с какой я сталкивался. По существу, я сказал ему: «Уолтер, прекрати это!»

— Как чудесно!

— Ему это не понравилось. Он, видите ли, поборник законности.

— Можно мне повидаться с ним?