В ожидании августа

– Она была у меня: огорчена, растеряна, переживает тяжело. Извини, буду говорить честно. Я сказал, что прогнозы – плохие, о возможных проблемах со зрением, речью и памятью рассказал, о ногах молчал, а они вдруг вылезли на первое место… Посоветовал ждать: главное – вывести тебя из комы, всё обследовать, понять, как будет складываться жизнь дальше. Успокоил: ухаживают за тобой специалисты, двадцать четыре часа, рядом – мама, семья. И сказал, что мы хотим отвезти тебя на реанимобиле в Германию, к другу профессора. Но тут мне подсказали медакадемию и хирурга-невролога, как говорится, богом меченого. Наташа раза два потом звонила, её дед выходил на связь, спрашивал, не нужна ли какая помощь. Мне нечем было их утешить.

– Я могу ей позвонить?

– Не советую, но поговори с Кирпичниковым. И могу сказать своё мнение: пока не надо этого делать, медицина больше бессильна, чем сильна. До разрешения медиков телефона у тебя пока точно не будет: надеюсь, ты понимаешь, как надо себя вести с мозгом. Сегодня принесут зеркало, посмотришь на себя… Я рад, что ты абсолютно адекватный, воля к жизни помогает и не такие трудности преодолевать. И последнее: за фонд – не переживай, пока там командует – внучка деда Коли – Даша, как исполнительный директор. Ты – по-прежнему председатель правления, но совет директоров холдинга предложил переназначить тебя президентом фонда с прямым выходом на совет. Умное решение, он намного быстрее умеет работать с деньгами, не надо толпу согласователей держать.

– А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо… – пошутил я невесело.

– Моли бога, Саша… Это – чудо, за которое мы все, твоя семья, должны неустанно благодарить Всевышнего.

– Ты абсолютно прав, дорогой Бобо Константинович. Встану на ноги – первый визит сделаю к Марфуше, вместе пойдём в храм к отцу Евдокиму. Я уверен, это они отмолили меня у бога…

– Это она, Марфа, вырвала тебя у смерти, всем, что мы сейчас имеем, мы обязаны ей.

***

Мама припасла электробритву, попросила побриться, хотя раз-два в неделю она делала это со мной регулярно, насколько позволяли бинты. Что сказать о свидании с зеркалом? В нём отражалась физиономия замученной жертвы Бухенвальда: вместо головы – белый кокон, моими остались только глаза, с провалившимися глазницами, нос обвис, подбородок заострился, как у старичка из лавки букиниста, кожа с желтовато-пепельным отливом напоминала старинный свиток. О голосе я уже говорил: мама намекнула, что связки мне повредили трубками и прочими медицинскими предметами, которые регулярно совали в горло.

– А что, вполне ничего себе мужчина, – сказал я, снова посмотревшись в зеркало после лосьона и питательного крема, – ма, ты не находишь во мне какую-то мужественность?

Она улыбалась, лицо светилось, волосы, впервые я увидел, были уложены в причёску да не какую-нибудь, а довоенной поры, которая снова вошла в моду, губы накрашены светло-розовой помадой, очень молодящей её. Я всегда любил маму, но и всегда боялся, что вдруг не смогу справиться с её срывами. А поскольку эти срывы случались больше десяти лет назад, то я, естественно, стал забывать о них, успокоился да и вообще превратился в уравновешенного и самостоятельного мужчину. Но всё-таки жизнь у бабы Тани после болезни и учёба в университете довольно заметно отдалили меня от семьи и особенно от матери. Позже я понял, она стыдилась и боялась меня: если Дашка практически не помнила того периода, когда мы с отцом искали её по кафе на набережной или в самых жутких забегаловках, то я-то всё видел, более того, помогал тащить домой это безжизненное тело.

И ещё факт из её биографии: мама, выросшая в советской стране, похоже, совершенно не поняла ситуацию с наследством деда Коли, считала, что ребёнку, то есть мне, нельзя доверять деньги, тем более, такие большие, какие пришли после его смерти. А Бобо Константинович даже не собирался ни с кем обсуждать эти сугубо личные финансовые вопросы клиента, пусть и такого маленького, каким был я. Он мог до моего совершеннолетия положить их под проценты в заграничный банк или оформить управление ими через опекуна. Долго ему пришлось сначала отцу, потом маме втолковывать, что мы живём уже в другом государстве, но даже, когда я стал взрослым, она так и не поняла, что у меня могут быть "такие деньжищи". Думаю, только поэтому мы потеряли, в конечном итоге, половину завещанной суммы, когда отец с матерью увлеклись покупкой дома, машины, обустройством участка земли и т.д. А акции, которых мы лишились, росли в фантастической прогрессии, хотя это уже был не наш праздник. Но позже я, наверное, понял главное: сам факт наличия таких денег, в конечном итоге, спас маму. У неё появилась боязнь потерять многое, если не всё, если будет злоупотреблять алкоголем, она перестала дёргаться от отсутствия работы по профессии, переключилась на ведение домашнего хозяйства. И роль свободной домохозяйки устроила её и заполнила смыслом и содержанием всю последующую жизнь.