В ожидании Любви

— Так все равно ничего ж не понятно, а так-то он стрекочет не переставая, простодушно объяснила Светка. Уж эти мне блондинки…

— Так иностранец, вот и чешет по-иноземному, — предположила я. — Ду ю спик инглишь? Парле ву Франсе? Шпрехен зи дойч?

Мужчина в черном охотно откликнулся, только я все равно ничего не поняла. Вроде по звучанию похоже было на немецкий, но ни одного слова толком не разобрать. Одно было ясно: это не русский язык!

— Точно, иностранец, — заключила я. — Однозначно.

— Откуда иностранец у меня на кухне??? — вытаращила глаза Светка. — В закрытой квартире, ты забыла???

— Свет! Нужно подумать, — решила я. — Давай мы ему пока рот заткнем, а?

— Кляпом? — охнула Светка. — Ну ты лиха, мать! Вон кухонное полотенце, подойдет?

— С ума сошла, — тяжко вздохнула я. — Какой, на фиг, кляп? Ты что, в контрразведке практику проходила? Иностранцу — и кляп? Международных осложнений хочешь?

— Я вообще не хочу никаких осложнений! Любовь и Благодарность, господи спаси, — плачущим голосом проканючила Светка. Вероничка, что делать, а?

— Я ж говорю, рот затыкать! Чем мужчинам обычно рот затыкают?

— Поцелуем, да? — с облегчением догадалась Светка, истинная блондинка и любительница «Дома-2» и передачи «Давай поженимся».

— Это нам, дамочкам, рот поцелуем затыкают, — утомленно ответила я. — А мужчинам рот затыкают едой. У тебя есть еда?

— Еда? Кажется, есть, — растерялась Светка. — Вчерашний борщ, там, в холодильнике.

— Борщ — это хорошо. Доставай, — распорядилась я.

В скором времени иностранец уже истово орудовал ложкой, воздавая должное Светкиному борщу, а мы с ней удалились в комнату держать совет, не выпуская дверь в кухню из поля зрения.

— Свет! Ты вот говорила, что с Волшебным Горшочком упражнялась, — начала я. — А что ты с ним делала?

— Я? Да ничего. Ты же сказала экспериментировать — вот я и пробовала. Я совсем немножко!

— Давай вспоминай! — Я нетерпеливо ткнула ее локтем. — Что ты туда складывала? И с какой целью?

— Я не помню, — заныла Светка. — У меня от всех этих переживаний начисто память отшибло, не до этого мне…

— Небось Славика манкой приманивала? — выдала гипотезу я.

— Нет! Никакого и не Славика! — возмутилась Светка. — Я формулу Абсолютной Любви придумывала!

— Чего? — изумилась я. — Ты — и формулу? Мама моя… Да кошки Куклачева больше в химии понимают, чем ты! С чего тебя на формулы-то потянуло, детка?

— Я фильм как раз посмотрела, там граф Калиостро формулу любви выводил, — стала вспоминать Светка. — Он там такой душка, только несчастный очень… Он в Марию влюбился, а она…

— Не отвлекайся! — строго сказала я. — Посмотрела ты фильм, и что?

— А тут твой Горшочек… Ну, я думаю — дай попробую. Я же все равно в это не верила, отчего же не попробовать?

— Ага, — тряхнула я головой, в который раз пытаясь постигнуть невероятную логику блондинок. — И что ты положила в Горшочек?

— Ну, что под рукой было. Валерьянку. Конфетку «Рафаэлло». Листочек от кактуса отломила. Корицы насыпала. Печатку серебряную бросила, я ее Славику на день рождения купила, но теперь-то дарить некому, ну я и бросила. Рисом посыпала, чтобы образ, значит, нарисовался. Водички плеснула. Таблетку гидропирита туда… Оно зашипело так, забурлило, я испугалась и закрыла крышкой. И спать пошла. Все…

— Ты на кухне колдовала? — уточнила я.

— Ну… А потом я проснулась от того, что на кухне загремело. Я встала — и туда. А там этот Летучий Голландец ложку уронил. Я ему как заору: «Стой, руки вверх! Стрелять буду! Имя, явки, пароли!» А он молчит. Ну, я тебе звонить. А дальше ты знаешь.

— Поздравляю тебя, подруга! Да ты королева алхимиков! — заржала я. — Это ты гомункулуса материализовала!

— Гомо… чего? Он что, не той ориентации, что ли? — ахнула Светка.

— Сама ты не той ориентации, — продолжала веселиться я. — Гомункулус — это такой человечек, его в колбах средневековые алхимики синтезировали. Тоже, как ты, всякую дребедень смешивали и смотрели, что получится. А ты талантливая, мать! Надо же, с первого раза — и получилось!

— Кончай ржать! — обиделась Светка. — Ты лучше скажи, что мне с этим самым средневековым человечком делать!

— Думаю, надо напоить его чаем, — посоветовала я. — Борщ он, наверное, уже слопал. Идем на кухню.

Гомункулус и правда уже расправился с борщом и сильно повеселел. Все-таки мужчина есть мужчина, покорми его — и он становится совершенно другим человеком. Он тут же вскочил и стал рассыпаться в благодарностях, прижимая руки к сердцу, кланяясь и издавая свой зарубежный клекот. Я его понимаю: готовит Светка вкусно, я бы тоже клекотала.

— Наголодался, бедненький! — всплеснула руками сердобольная Светка и кинулась творить чай. — Вероничка, как ты думаешь, он зеленый или черный больше любит? И с сахаром или без? А печенье подавать? Или лучше бутерброды сделать? Жалко, что у нас нет общего языка, а то ведь и не спросишь, чего он хочет.

— Нет общего языка? — зацепилась за мысль я. — Светка! Стой! Это уже не мысль, это уже идея! Если общего языка нет — надо его создать! Один на всех, понимаешь?

— А как? — замерла Светка с батоном в руках.