В ожидании первого снега

— Они жалуются только сильным, кто им может помочь, — прервала Надя. — А меня не хотят тревожить, наверно, деликатные они!

— Да, они тихие, — подтвердил Микуль и высказал свое опасение: — Мне кажется, я все думаю, они быстрее меня отсюда выживут, чем буровая, чем машины ее! Раз такое случилось, по таежным обычаям, кто-то должен ответ держать. Без этого нельзя.

Тут он вспомнил и рассказал случай в подтверждение своим словам. Лет шесть назад в низовье реки Ингу-Ягун появился лесоучасток, его люди рубили и сплавляли лес. Все шло так, как намечали, только на начальников не повезло им. Первый года не проработал — умер от какой-то неведомой никому болезни, второго взяла река в половодье, третий погиб на охоте. Словом, через каждый год новый начальник. И старики предположили, что причина гибели начальников в том, что лесоучасток вырубил много деревьев и еще больше сгубил напрасно молодого, только подрастающего леса. Будущий лес напрасно сгубил. По древним преданиям, чем больше человек уничтожает живых юх-пом[6], тем короче становится его жизнь. Поэтому ханты еще с малолетства внушают детям — беречь деревья и травы. Оттого-то в прежние времена охотники-ханты на дрова рубили только сушняк, а жерди для чума, если путь предстоял дальний, разбирали и аккуратно ставили под кроной разлапистого дерева — они пригодятся тому, кто здесь остановится потом. Оленеводы же такие жерди всегда возили с собой, потому что часто кочевали. Если они хорошо оструганы и легки, то переходили от поколения к поколению и служили человеку немало лет и зим. Да что жерди, даже рогульки для чайника и заостренные палочки для подовушки[7] охотник приберет на кострище, а если когда поедет еще по этой дороге, то обязательно остановится здесь на кормежку оленей или ночевку. Значит, не будет рубить лишний раз молодые деревья!..

— Вот не думала, что твой народ так почитает дерево! — удивилась Надя. — Обычно чего у человека много — то он мало ценит!

— Здесь ведь все от дерева идет, — сказал Микуль. — Поэтому, видно, и дерево уважают! Не будь леса, что бы охотник делал?!

— Да-а, — задумчиво протянула Надя, помолчав. — Но думаю, сосны твои умные и должны понять, что ты пришел на буровую, чтоб найти нефть, чтоб облегчить жизнь тайги: и людей, и деревьев… Разве они это не поймут?

— Наверное, поймут…

— Значит, ты еще услышишь их песню.

Но песнь соснового бора еще не скоро пришла к Микулю и не скоро оттеснила стон убитой сосны. Но все же он был благодарен Наде, которая будто бы подарила ему эту песнь. Потом, когда бы он ни вслушивался в шум сосен, всегда вспоминался ему Надин голос. Ему уже казалось, что это поют не сосны, а Надя. Голос ее успокаивал и вселял надежду на что-то большое и светлое.

6

Наконец пришло утро седьмого дня. Микуль в чистенькой спецовке ждал завтрак за дощатым столом. У плиты, среди котлов вовсю колдовал Жора.

Тут же вертелась его помощница Света, смуглая хрупкая девушка. Она только вчера вернулась из отпуска и не узнала столовую. Густо пахло свежей древесиной, проемы окон затянуты марлей. Комары тщетно штурмовали эти белые пятна.

— Как хорошо-то стало, Жорик! — восхищалась Света, искоса глянув на Микуля. — Посмотришь, будто и не буровая!

— Ты что так рано, Мико? — пробурчал Жора. — На вахту, что ли, собрался?

— Не видишь… — Микуль показал взглядом на оранжевую котелкообразную шапку, которая лежала на скамье рядом с кепкой и брезентовыми рукавицами. — Только что каску не надел!

Тут Жора заговорщически подмигнул Микулю, подойдя к столу, наставительно сказал:

— Э, друг, на работу никогда не спеши! Понял — не спеши, быстро устанешь! Я много работал, знаю, что говорю!

— Жорочка, ты же говорил, что не любишь много работать! — вмешалась Света. — Ты ж по ресторанам любил…

— Не мешай! — отмахнулся Жора. — Я человеку дело говорю!.. Слушай, Мико: тебе надо со мной дружить, хорошо буду кормить, тогда и зарабатывать будешь хорошо. Чтобы сила была, все идут в мой «ресторан». Не сделаю обед — остановится работа. Я тут главный!

— Нет слов — ты у нас, Жора, всему голова! — подхватил вошедший Алексей Иванович, бурильщик лет сорока, худощавый, с пышными пшеничными усами, Микуль часто видел его у пульта. — Здорово были! Ну как, Жора, без комаров ты теперь тут, як генерал?

Алексей Иванович сел напротив Микуля, снял пятнистую от раствора кепку и взялся за ложку.

— К нам записали? Верховым? — спросил у Ми куля.

— Да. Попробую…

— Ну, добре! Посмотрел тут что к чему? — он окинул охотника оценивающим взглядом и принялся за завтрак, добавив:

— Значит, любишь высоту? Это неплохо, но лучше, чтоб она полюбила тебя.

Вокруг глаз бурильщика едва заметные морщины. Они делают его взгляд лукавым и теплым. «Наверное, любит посмеяться», — решил Микуль.

Пришли дизелисты Ракович и его помощник Березовский, длинный и беспокойный малый. Оба в замасленных куртках. Ракович крупный статный красавец, но медлительный и молчаливый. Кепка надвинута на самые брови. Взгляд из-под козырька тяжелый и какой-то затаенный.