В ожидании Романа

–?Первое: никогда не лезь в мужские дела! Запомни: никогда! Второе: у нас с ним был договор. Он дал мне слово. А в нашей семье мужчины слов на ветер не бросают. И третье: не надо прикрываться учебой, работой, семьей... С созданием семьи могли бы и подождать. Не было никакого смысла торопиться. Но это уже лирическое отступление. А понятий «честь», «достоинство», «родина» никто не отменял. И мой сын пойдет служить, нравится это его жене или нет.

Даша заплакала. Николай Степанович вышел из комнаты. Через пару минут вернулся и тем же командным тоном произнес:

–?Бегом в ванную умываться! А потом к столу. И чтобы ни вздохом, ни взглядом! Поняла? И улыбку надень на лицо!

Ничего Даша не рассказала мужу о своем визите. А он вообще казался более чем спокойным.

–?Дашк! Да не волнуйся ты! – убеждал ее Степа. – Во-первых, я уже взрослый. Во-вторых, офицер! А в-третьих, в Афган не попаду!

Но он попал.

Когда Даша увидела своего мужа через два года, то в первые несколько мгновений ничего не поняла. Перед ней стоял мужчина, отдаленно напоминающий Степана двухгодичной давности. Но, пожалуй, лишь отдаленно. Единственное, что осталось прежним, так это, пожалуй, рост и размер обуви. Все остальное, по крайней мере, на первый взгляд, было чужое. Вместо белобрысой стрижки средней длины – короткий седой ежик. Вместо улыбчивых глаз – серый холодный блеск. Вместо свежей кожи лица – прожженные солнцем, темно-коричневые впалые щеки... Он стал не просто худым. Высохшим, жилистым, изможденным.

Он не улыбался. Смотрел на Дашу прямо, долго и цепко. Она не могла понять, чем провинилась перед ним. Почему такой жесткий взгляд?

Бросилась обнимать. Он прижал ее крепко и сильно. Так сильно, что ей стало больно дышать. Именно в этот момент она вспомнила слова мамы. Может, действительно не надо было жениться до армии, лучше бы подождать. Почему-то именно в тот момент.

Этого человека она не знала. Они еще не сказали друг другу ни слова, но она почувствовала такую страшную пропасть между ним и собой, такую страшную, что не перешагнуть ее, не перепрыгнуть...

Когда он заговорил, голос тоже показался ей изменившимся – сухим, что ли. Фразы – отрывистыми, безжизненными, лишенными эмоций. Она вроде и кинулась встретить как положено: стол накрыть, бутылку вина, постель расстелить... Но... как-то... отвыкли они, видимо, друг от друга. И не соскучились будто бы, а привыкли уже один без другого.

Даша совсем иначе представляла себе их встречу. Как в кино: вот бегут они навстречу друг другу, и не бегут даже, а парят, летят, едва касаясь земли. У нее развеваются волосы и юбка, у него распахнуты руки для объятия. И вот сливаются они в сладостном поцелуе, и берет он ее на руки и кружит в стремительном танце любви...

Да... В действительности совсем не так получилось...

Жили поначалу на съемных квартирах. Даша продолжала учиться. Степан, если и пытался устроиться по специальности, то неудачно. Все его попытки заканчивались одинаково: пару-тройку месяцев он держался, а потом уходил. Или его просили уйти. Но это принципиального значения не имело: он ли, его ли... Имело значение то, что жить на стипендию Даши было немыслимо. Квартиру оплачивали родители Степана, а обещанную машину, полученную в подарок буквально через неделю после возвращения из армии, требовалось заправлять бензином. На это тоже нужны деньги.

Степан про службу не рассказывал. На все вопросы отвечал односложно:

–?Да что рассказывать-то? Война – она и есть война.

Как будто Даша знала, как будто она когда-то была на войне.

Ни об аспирантуре, ни о работе в престижном издательстве речь уже не шла. В стране началась перестройка, а вместе с ней и неразбериха первых метаморфоз в экономике. Поэтому куда приложить свои знания, что с ними делать и как жить дальше, было неясно для сотен тысяч людей... А уж тем более для Степана, который ушел из одной страны, а вернулся в совершенно другую... Который был одним человеком, а стал абсолютно другим... И он метался с одного места на другое, нигде не находя ни интереса, ни самого себя...

Первые бандитские бригады, которые начали сколачиваться к тому времени, не привлекли его. Там была совершенно не та дисциплина, которая, по его понятиям, должна быть в организации подобного типа. А потом он так устал от войны, от драк, от угроз, жестокости и насилия, что окунуться вновь в эту среду, да еще добровольно, уже не мог.

Он устроился охранником. Понятное дело, такая работа не могла его удовлетворить. Тем более – сутки через трое. Эти трое свободных суток надо было занять себя чем-то. А чем? Только извозом на новой машине. Как ни противилась Даша, как ни жалела новое, чистое авто, а вынуждена была согласиться. Цены росли неумолимо, жизнь дорожала с каждым днем, а тут еще выяснилось, что она беременна... Даша махнула рукой: что ж, если не можешь заработать иначе, работай водилой...