В ожидании счастливой встречи

— А мне было десять, когда мы остались с отчимом, — стараясь говорить как можно беззаботнее, сравнивает Валерий. — Вот был человек. Никто из огольцов не знал, что он мне не отец. Если бы не эта водка — сгорел, — и сейчас мы бы вместе, жили.

Валерий почувствовал, как Наткина теплая рука скользнула в карман его куртки и пожала его ладонь. Натка для него сейчас была одновременно и ребенком, и взрослой девушкой. Он почувствовал ее близкой, родной. И опять вспомнил, что с Татьяной у него не было такой щемящей нежности, Татьяна его всегда волновала. Ему все время хотелось ее целовать, обнимать, ласкать. И Татьяна это хорошо понимала, кокетничала, то сторонилась его, то крепко и безудержно целовала. Валерий не мог дождаться конца вечера и уводил Татьяну раньше, до окончания танцев или концерта, и они всю дорогу целовались.

«Сердцеедик мой», — дрогнули в душе Валерия слова Татьяны. Валерий даже поежился.

— Замерз, Валера? — по-своему поняла примолкшего Валерия Натка.

В клубе играл оркестр, они пришли в разгар вечера.

— Хорошо, — отметил Валерий, — народу много. И незаметно, что поздно пришли. А что, собственно, кому до нас дело?

— Натка, давай пальто!

— Смотри, как красиво. — Натка оглядывала стены, потолок. В ее глазах светился неподдельный восторг. — Мне очень все здесь нравится: и потолки, и шторы. Правда, Валера, нарядный?

— А пол, — скользнул Валерий по дубовому навощенному паркету новыми туфлями. — Шик, блеск. Наша работа, — кивнул он на витую лестницу, и поозирался. — Что-то не видать наших парней.

— Котов, Валера, — окликнули его. Он оглянулся: Семка-бульдозерист нес самовар.

— Где ты запропал? Держи, братуха. Приз вашему звену. — Семка пихал Валерию никелированный электрический самовар. — Мне он все руки оттянул. Взял, знал, что придешь. С ним не потанцуешь.

— Да куда ты мне его толкаешь, — отбивался Валерий от приза. — Дали, ну и ладно, вари чай. — Валерий пытался самовар снова передать Семену.

— Нет уж. Теперь ты с ним пообнимайся… — Семен передал Валерию самовар и только тут заметил Натку. — Натка, — удивился и обрадовался Семен. Он поправил галстук. — А я тебя высматривал во все глаза.

— Вот ты где. Котов, — просунулся в круг Петро Брагин. — Разве так можно, Валера, а? В такой-то день и без командира. Пошли!

И Петро стал теснить Валерия в зал. Валерий вначале озирался — искал, кому бы сунуть этот самовар; народу как васильков в поле, самовар ему мешал, а Петро все напирал. Тогда Валерий пошел вперед самоваром, на таран.

— Василий Иванович, вот он собственной персоной, — когда они пробились к президиуму, крикнул Петро, подталкивая Валерия еще ближе. — Полюбуйтесь!

Секретарь комитета комсомола похлопал в ладоши.

— Прошу в президиум!

Смех, возгласы.

— Давай сюда, Валер…

— Хочешь, Котов, слова? — наклонился и спросил Валерия Василий Иванович.

— Не хочу. Клуб есть, и все этим сказано. Давайте танцевать.

— Внимание, — поднял руку Василий Иванович, — вот Валерий Котов. Все вы хорошо знаете, и его самого, и его звено монтажников. Скромные ребята, но они рекордно поработали на строительстве вот этого нашего молодежного клуба, за ними четырнадцать воскресных дней, сто девяносто два часа субботних вечеров. Спасибо вам, ребята.

Заиграла музыка, Валерий вышел из президиума, прихватил самовар, поискал глазами Натку, не нашел ее, и, лавируя между танцующими парами, он добрался до вестибюля, и тут тоже танцевали парни, правда, народу было поменьше, и он увидел возле окна Натку. Глаза ее блестели, и она о чем-то оживленно разговаривала с Семкой-бульдозеристом.

Валерий подошел к ним.

— Вот уж не ожидал, братуха, не по-братски совать палки в колоса.

Валерий сунул оторопевшему Семке самовар и закрутил Натку.

Несмотря на довольно поздний час, вечер все разгорался. Валерий увидел парней и девчат уже из второй смены. Танцы сменяли викторина, игры, аттракционы. И снова танцы до упаду.

В перерыве между танцами, попросили желающих подняться к микрофону и прочитать стихи. И Натка пошла, а у Валерия сердце зашлось от волнения. Натка поднялась на сцену и начала читать, и стало так в зале тихо, что Валерию показалось поначалу, что он оглох. Нет. Натка словно уголек раздувала, слова ее крепли, шли из глубины души, будто она поверяла самое сокровенное, проникая в самое сердце. И голос ее все креп, нарастал до такой силы, что тебя словно вздымало, заставляло почувствовать силу слова, силу борьбы и победы, силу, полную страсти и смысла…

Хотя Валерий и смотрел на Натку во все глаза, но очнулся только тогда, когда она подбежала к нему. Раскрасневшаяся. Озорного Буратино она держала за вездесущий любопытный нос.

— Молодец, Натка. Первый приз отхватила. Посадим теперь Буратино на самовар. А чьи ты стихи читала?

— Тютчева.

Блестят и тают глыбы снега,
Блестит лазурь, играет кровь…
Или весенняя то нега?
Или то женская любовь? —

повторила Натка последние четыре строки, и глаза ее влажно заблестели.