В ожидании весны

После похода к руинам Багаберда все мальчики деревни поголовно влюбились в меня и втайне друг от друга писали мне любовные письма. Письма мне доставляла та самая девочка, которая считала себя моей верной подругой (завзак Армине!) и которая пыталась загладить вину после своего предательства. Помню, как я читала письма, потом брала красную ручку, исправляла грамматические ошибки и отправляла письма обратно воздыхателю. Нечто стервозное во всем этом было, конечно, но тем самым я давала понять деревенским оборванцам, что они не чета мне, что судьбой мне уготовлен принц, странствующий на своем белом коне (дура! Но что делать? Мне было 13 лет!), и обязательно приедет за мной, и мы отправимся в его дворец…

Потом я уже стабильно на каждые каникулы вместе с бабушкой приезжала в деревню. Все эти годы у меня слились в один… Из этих лет я помню только самую малость: например, то, что с каждым годом дуб, который был виден из моего окна, все больше засыхал, и мне бывало каждый год грустно замечать это. Помню также, как я собирала вокруг себя детей по всей деревне и читала им книжки. Помню еще одного деревенского парня (настоящий ковбой!), который жил в доме напротив, и влюбился в меня, и громко по всей деревне включал ужасную музыку, от которой я впадала в истерику, а он думал, что доставляет мне величайшее удовольствие (это уже когда мне было лет пятнадцать-шестнадцать и я начинала понимать толк в музыке)… И все. Больше ничего не помню. Это были несколько странные годы, прожитые в абсолютном одиночестве. Я росла, не изучая окружающий меня мир, а в большей степени изучая себя, то есть, говоря точнее, я росла не вширь, а вглубь… Что ты смеешься?! В процессе углубления в самое себя мне помогали книги, которые были одновременно и спасением и в то же время гибелью, поскольку вскоре я и вовсе потеряла связь с внешним миром. И вот однажды я открыла глаза и увидела мою первую любовь, и это было, когда мне было шестнадцать лет… Но это уже случилось в Ереване, и эти шесть месяцев – совсем другой период в моей жизни. Я тебе надоела? – спросила Лилит.

– Нет-нет. Ты очень хорошо рассказываешь, – ответил Липарит, – продолжай, пожалуйста.

– Мерси.

14

Пойми! Твои фобии – это мои мании. Понимаешь? Вот поэтому я тебе рассказываю… Итак, однажды я открыла глаза и увидела мою первую любовь, и это было, когда мне было шестнадцать лет… Может, все же назвать влюбленностью? Нет! Пожалуй, пусть будет ЛЮБОВЬ! Его звали Айк. Он был смугловат, у него был большой с горбинкой нос, похожий на нос какого-нибудь Марка Красса или того же Юлия Цезаря, и он однажды появился в моей жизни и натворил там бог знает что! Я возвращалась из школы домой (школу я ненавидела и ходила туда только ради мамы с папой и бабушки), и Айк вдруг предстал перед моим подъездом, преградив мне путь, и произнес:

– Давай немного погуляем. Я проверял: твоей бабушки нет дома, так что она не будет волноваться, если ты немного опоздаешь домой…

У Айка были удивительные глаза; взгляд его проникал внутрь, наполняя душу теплом (бархатные глазки, как я потом окрестила их)… Я все это домыслила, конечно, потом, но именно его глаза были виноваты в том, что я не пошла домой, а пошла с ним. Мне вдруг показалось – я это почувствовала, а не осознала! – что я могу пойти за ним куда угодно, и мы отправились в ближайший парк и сели на скамейку. Он сказал, что давно ходит за мной, что давно хочет познакомиться со мной, что, по его мнению, я не такая, как остальные девушки (это сразу меня и подкупило: наконец-то кто-то понял, что я не такая, как все!), и что он в меня влюблен, и хочет быть со мной… Потом пошел дождь, и мы промокли до нитки, но не пошли домой, а остались в парке, на скамейке и целовались. Айк удивительно хорошо целовался, я же целовалась впервые в жизни и училась у него.

Когда я вернулась домой, бабушки еще не было дома, мама же с папой, как всегда, были в командировке. Я надела свой розовый халатик (аствац им, зачем я все это помню?) и легла, думая о том, что я наконец-то счастлива! Наконец-то пришел конец моему одиночеству, наконец-то нашелся тот, который любит меня такой, какая я есть, и которому можно все рассказать, который все поймет… Вскоре позвонила бабушка и сказала, что из-за ливня она застряла у подруги (я тогда не понимала, как это у семидесятишестилетней старушки могут быть подружки!), что уже собирается домой и спросила, поела ли я?

– Да, конечно, бабуль, – ответила я, хотя это и было ложью: поесть я как раз-таки и забыла (дура! Какая же я была дура!!! Не надо было так влюб= ляться сразу же!).