В ожидании весны

С Айком мы стали встречаться каждый день. Он меня провожал в школу, и после школы мы гуляли вместе, прежде чем пойти по домам, а потом висели на телефонах, потому что нам все время хотелось говорить и говорить. При благоприятных условиях (отсутствие дома моей бабушки или его родителей, особенно его противной сестры) мы ходили домой друг к другу и играли в мужа и жену (между нами не было секса). Я готовила ему поесть, он что-то чинил дома (удивленный возглас бабушки: «Ты починила выключатель? Ах, ты должна была родиться мальчиком!», но я тогда еще не была готова к тому, чтоб рассказать бабушке об Айке). Потом, как это водится у шестнадцатилетних подростков, мы решили пожениться. Мы были очень разумными, и вполне разумно (мне сейчас это смешно) решили сначала поступить в вуз, получить высшее образование, потом уже пожениться. Он найдет работу, и мы поженимся, сказал Айк, и я думала тогда: какой серьезный! Практичный! Серьезно относится к жизни, несмотря на то что ему всего лишь столько, сколько мне, то есть шестнадцать лет! Я соглашалась со всем, что он говорил, и принималась пополнять пробелы в образовании Айка, потому что он за всю свою жизнь прочитал только одну книгу, и это был «Затерянный мир» Конан Дойла. Я, кстати, видела эту книгу, всю потрепанную. На внутренней стороне обложки карандашом мой Айк написал: «Моя самая любимая книга. Обещаю всегда ее перечитывать!» Видимо, он слишком часто перечитывал эту книгу, потому что ничего другого он так и к окончанию школы не прочитал. Я же читала ему вслух, причем и прозу и поэзию. Я была счастлива, я любила и была любима и думала, как же мне повезло уже в первый раз (Айк был моей первой любовью, и я тогда не сомневалась, что последней!). И я никогда не забуду наши бесконечные прогулки-путешествия по городу, парки, скамейки, музеи, театры, булочные, кафе, «нашу» чайную… Пусть Айк мало читает, думала я, но ведь человек ценен не тем, сколько книг он прочел, знает ли разницу между Марлен Дитрих и Анной Маньяни, но зато он ТАКОЙ человек, верный, надежный, на которого можно положиться и который – самое главное – меня любит (о любви я знала только то, что было написано в книгах, которые я читала). Липо-джан, это была безумная-безумная любовь, и, как всегда, когда ты чувствуешь себя особенно счастливой, случается беда, которая все ломает, уничтожает, истребляет, сжигает все вокруг, и от любви не остается ничего, кроме горечи, – выжженной солнцем травы…

– Тебе нужно показаться моему дяде. Ты не пробовала писать рассказы?

– Не издевайся, пожалуйста. Дослушай. Я не знаю, зачем я тебе все это рассказываю, но мне почему-то хочется тебе рассказать все… Итак. Было бы нечестно говорить о том, что учился только Айк (литературе и т. д.), училась я сама, вернее, очень много работала над собой, с тем чтоб быть достойной его. У него была богатая семья, от него так и разило всем очень чистеньким, утонченным, великосветским, и я понимала, что я не такая, как они: дикарка, выросшая в деревне, у меня родители были простыми врачами (не ржать!). Конечно, я чувствовала в себе некоторое превосходство в смысле литературы и образования, но я вскоре поняла, что образование, начитанность могут ничего и не значить. От Айка так и несло этаким особым блеском. Он учился в престижной чеховской школе, жил в центре, у него была особая жестикуляция, манера говорить, манера одеваться (с некоторой небрежностью, но в то же время с особой изысканностью), и я стала всему этому учиться. Я сама стала себя лепить, я чувствовала себя сырой глиной, легко поддающейся пальцам скульптора; такая вся Пигмалион и Галатея одновременно. Подобные изменения (а у меня очень хорошо все получалось – я ведь хорошая ученица!) не могли пройти незамеченными для моей всевидящей бабушки. И она всем стала говорить, что ее внучка становится совсем другой, что она уже не та прежняя дикарка, какой была раньше, и однажды кто-то из нашего двора сообщил моей бабушке истинную причину моих метаморфоз: что я уже несколько месяцев дружу с сыном такого-то (с особой важностью называется фамилия отца моего Айка), что поэтому ваша Лилит и изменилась, потому что ей хочется соответствовать семье такого-то… Короче, это настолько взбесило мою бабушку, что она взяла трубку телефона и позвонила матери Айка. Я повторюсь: это была безумная-безумная любовь, и, как всегда, когда ты чувствуешь себя особенно счастливой, случается беда, которая все ломает, уничтожает, истребляет, сжигает все вокруг, и от любви не остается ничего, кроме горечи, – выжженной солнцем травы… Мне хочется умереть, когда я вспоминаю разговор своей бабушки с матерью Айка. Я стояла рядом, оцепенев от ужаса, смутно чувствуя, что рушится мое счастье, не в силах ни убежать, ни оборвать провод телефона, ни закричать! Особенно обидными были ее слова:

– Моя внучка никогда не будет похожей на такую распутницу, как вы! Моя дочь не такая и внучка тоже не будет такой! – И я понимала, что бабушка имеет в виду то обстоятельство, что мама Айка вышла замуж во второй раз!