В ожидании весны

В единственной уцелевшей башне старой крепости Пагаберд и поселился в конце 2002 года старый писатель Ара Маноян, через десять дней после того, как умер Грант[42]. Ара Маноян прожил в этой башне-крепости на вершине холма до самой своей смерти, настигшей его в 2007-м, в совершенном одиночестве, если не считать собаки по кличке Джеко. Он, конечно, тосковал по тем, кого когда-то очень любил и кому сам же и запретил приезжать сюда, в эту крепость-тюрму, в которой он, казалось, прятался от всего света. Однажды Грета Георгиевна, его жена – она всю жизнь работала сотрудником, а потом и директором одного из известнейших музеев Еревана, и была, что называется, настоящим трудоголиком «старой формации», – в одном из писем («Аствац им[43], откуда у нее эта дурацкая привычка писать письма?!») заявила, что он, Ара Маноян, – дезертир. И Ара Маноян ответил: «Но я разве перестал писать? Если б я перестал писать, вот тогда ты бы могла назвать меня дезертиром. Вон Сэлинджер – тот был настоящим дезертиром!..»

И действительно. Ара Маноян, несмотря на свой довольно-таки преклонный возраст, продолжал писать. Работа всегда была для него всем в жизни, и она часто оказывалась спасением от превратностей судьбы. Нужно писать, всегда писать, говорил он.

– А то ты вообще свихнешься, – добавлял он, когда вовсе и не хотелось писать. – Нельзя расслабляться. Если ты расслабишься и потеряешь бдительность, ты погиб. Тебя просто съедят заживо… Загрызут!

Таким образом, Ара Маноян очень хотел верить, что не покривил душой, ответив супруге насчет дезертирства. И с тех пор его оставили в покое. Что до Греты Георгиевны, то она тоже смирилась с добровольным изгнанием мужа и регулярно посылала ему письма и деньги через водителя маршрутки Ереван – Дзорк, которого звали Лерник. Только однажды к нему приехала дочь, Маргарита. Взяла и приехала, и ничего… Посидели, поговорили немного. И она, дочь то есть, сообщила, что хочет выйти замуж во второй раз: Гарик, бывший уже теперь муж, уведомил, что отныне никогда не вернется в Армению, поскольку нашел в Москве женщину своей мечты. Ара Маноян ничего не ответил на это, отнесся к известию весьма и весьма равнодушно, только спросил, как дела у Мэрико, внучки. Маргарита в тот же день уехала обратно в Ереван, а через неделю старый Ара Маноян получил письмо от Греты (ну не может она без писем!), в котором было лишь одно слово: «Хоз[44]!»

Короче говоря, Ара Маноян был абсолютно одинок и видел людей лишь в месяц раз, когда ходил (пешком!) через деревню Паг в Дзорк за кое-ка- кими покупками. Целый месяц он общался исключительно с Джеко, с которым уже привык подолгу беседовать, убедив себя, что тот все понимает. Может, Джеко и понимал многое, только в последнее время на самой середине «беседы» бедный пес все чаще закрывал глаза и засыпал.

Джеко (так почему-то в Армении обращаются ко всем собакам, кличек которых не знают) была собакой умной и воспитанной, однажды, словно ниоткуда, появившейся на руинах крепости Пагаберд. Это был пес неопределенной породы очень красивой светло-коричневой масти и с серыми ободками вокруг глаз. Он был очень старым (старше своего новообретенного хозяина по собачьему «летоисчислению») и, становясь со временем все ленивее и ленивее, не каждый раз лаял, когда где-нибудь поблизости раздавался шум или кричала какая-нибудь птица. Джеко, недовольный тем обстоятельством, что его потревожили, лишь навострял уши и бурчал себе что-то под нос. Может, это была не леность, а просто та разновидность мудрости, которая приходит лишь со старостью…

Собака больше всего обожала котлеты и пирожное. Во всем остальном это был обыкновенный пес, каких великое множество: умных, воспитанных, преданных хозяину. Хозяин же каждый раз из города покупал ему мясо для котлет и пирожное (а себе – консервы).

Ара Маноян готовил для себя и для Джеко сам на железной печке. Покупал в деревне немного сыра, лука, картошки, яйца, сухой лаваш (в таком сухом виде лаваш можно хранить вечно), потом сам же по старинному деревенскому методу размачивал лаваш – зачерпывал ладонью воду и обрызгивал пергаментные листы, накрывая их марлей и тканью, – и тогда хлеб становился мягким, податливым, даже эластичным, и в него можно было уже завернуть кусок сыра, четвертушку вареного яйца, лук, картошку, зелень – одним словом, сделать думджак[45]. Но чаще всего жители деревни Паг сами одаривали писателя продуктами, когда видели его, вместе с собакой возвращающимся из очередного похода в Дзорк, и отказывались брать с него деньги. Если же Ара Маноян упорствовал в своем желании заплатить, то ему всучивали еще и бутылку «термоядерной» тутовой водки.

Откровенно говоря, Ара Маноян шел в Дзорк, получается, только из-за пирожных для Джеко и еще чтоб пойти на автовокзал, где стояли междугородние маршрутки, и, разыскав водителя по имени Лерник, узнать, нет ли писем от Греты. Потому что Лерник отказывался ехать на холм Пагаберда:

– Моя машина испортится, Маноян-джан. Я лучше мальчишку пошлю, если письмо будет.