В ожидании весны

Ghost: Нет у меня никаких дел. Сколько тебе лет?

Sunny: Сейчас 300. А вообще 25. Я тебе надоела?

Ghost: Мне 30. Ты одна?

Sunny: Да.

Ghost: Где твои родители?

Sunny: В Лосе, в Америке. Они ничего не знают.

Ghost: Я к тебе приеду.

Sunny: Ты из Еревана? Тогда это невозможно. Дороги все закрыты. После Веревунка. Занесло все. И еще: не надо меня жалеть!

Ghost: У меня мотоцикл. Я приеду! Доберусь!

Sunny: Это невозможно…

Ghost: Как тебя зовут? По-настоящему.

Sunny: Неважно. Какая разница как? Армине… А тебя? Знаешь, в детстве меня называли завзак Армине. Я болтала без умолку. Теперь я перестала говорить вообще…

Ghost: Гагик. Меня зовут Гагик, и я приеду. Обещаю! Обязательно.

Sunny: Пока, Гагик.

Армине, надев пальто, вышла в ночь, поднялась на один из многочисленных мостов, перекинутых через реку Чаги, и посмотрела вниз. Воды почти не было видно из-за снега, засыпавшего кусты шиповника и деревья пшата на ее островках. Армине смотрела на снег, на фонари и с грустной улыбкой подумала о том, что с мостов Дзорка никак не имеет смысла бросаться. Погибнуть не удастся. Лишь покалечишься, такие они низкие. Но тут ее осенило, что совершать самоубийство вовсе не имеет смысла. Зачем утруждать себя, если все равно через пару месяцев рак сам тебя убьет? От этой мысли Армине вдруг почему-то почувствовала себя очень счастливой и ощутила себя легкой, даже невесомой.

– Совершать самоубийство не имеет смысла! – сказала она вслух и рассмеялась.

И тут сзади донесся довольно-таки густой мужской голос:

– Эй! Надеюсь, вы не собираетесь бросаться в реку? Тут невысоко, ничего не получится!

– Нет-нет, – смеясь, ответила завзак Армине, поворачиваясь. Перед ней стояли молодой парень с девушкой. – Добрый вечер. Не беспокойтесь. Совершить самоубийство я не собираюсь. Просто вышла погулять.

– Армине, это ты?!! Вот так встреча!

– Лилит! Вай, аман! Лило-джан! Привет! Сколько лет прошло!

И девушки обнялись.

– А я как раз сегодня рассказывала Липариту о нашем детстве.

– Да уж! Ты была стервозой! Знаете, Липарит, она в письмах воздыхателей исправляла грамматические ошибки красной ручкой и отправляла обратно бедным поклонникам!

– Да-да! А ты предала меня! Помнишь? – весело спросила Лилит.

Но тут с лицом Армине что-то случилось, как будто ей вспомнилось что-то ужасное, о чем она на несколько минут забыла, и тихо произнесла:

– Прости меня… Ладно? Прости меня, Лило-джан! Прости мои предательства…

– Что с тобой, ай ахчик[55] – джан? Все нормально! Ведь мы были детьми. Сто лет же прошло! И предательство было всего одно!

– Нет… Прости меня! Если можешь, прости…

И Армине убежала с моста и скрылась в темноте соседнего дома.

– Психичка! – сказала Лилит. – Но как она изменилась! Совсем изменилась завзак Армине… Пойдем, Липо. Я сегодня так устала! Сизиф, Ара Маноян, ты еще такой на мою голову…

– Какой? – рассмеялся Липарит Овсепян.

– Невозможный…

– Но что я сделал-то?

– Разве это важно?

– Твоя подруга права: ты стервозна.

– Пошел на хуй, Липо-джан!

– Не знал, что ты материшься по-русски.

– И по-армянски, и по-английски, а если рассердить, то смогу и по-немецки.

Липарит рассмеялся:

– Пошли домой. Ты правда готова была каждую неделю приходить к Ара Манояну? – спросил он.

Лилит улыбнулась и ответила:

– Когда ему говорила это, была уверена, что да. Но ты же понимаешь, что это невозможно. Снег перестанет, дороги откроются, наши приедут. А потом мы все уедем в Ереван (господи, как же я ненавижу Ереван!). Да и тебя призовут в армию. Ты забыл, что тебя призовут в армию? Ты сам мне говорил.

– Я сейчас скажу тебе так, как ты мне недавно сказала, – ответил Липо.

– Ты о чем?

– Иди на хуй, Лило-джан!

– На твой? У тебя хороший русский, Липо… Открой дверь, вайрени, я замерзла!

А потом прошло еще два дня. И снег как продолжал идти, так и шел, не переставая ни на секунду, лишь усиливаясь и затихая. Пятый день Дзорскского Циклона, как о нем писали ереванские СМИ, был самый трудный. Все умерло и, казалось, действительно потеряло смысл. На улице было так холодно (и это при том, что снег-то шел; а ведь когда идет снег, теплеет), что никто не смел выйти из дома; дома же можно было согреться только в постели. Было какое-то отупение, была апатия, и еще были приступы истерики у Лилит.

В то пятое утро, проснувшись, Лилит ушла с головой под одеяло и заплакала. Липарит что-то писал в блокноте. Рука замерзала, замерзала ручка, которой он писал, и ему пришлось взять карандаш. Сегодня он в кладовке кухни нашел полбутылки водки, и они с Лилит ее выпили с утра (наверное, поэтому теперь она и плакала: спьяну). Липарит думал о том, что еще пару таких дней, и город окончательно перемерзнет, и тогда граждане Дзорка начнут убивать… Нет, не будут. Никогда такого не было… Даже когда у многих продукты начали заканчиваться тогда, в 90-е…

– Что ты все пишешь и пишешь? – спросила из-под одеяла Лилит. – Нет твоего компьютера, вот ты и пишешь в блокнот?

– Это дневник.

– Зачем??

– Не знаю. Когда мы встретились в тот день у церкви, я решил вести дневник.

– Ты псих, Липо-джан!