В ожидании зимы

Изящной уточкой она неспешно поплыла прочь, выбирая ножками в красивых сапожках места почище, а парень в отчаянии провожал её взглядом. Вдруг он заметил стоявшую в тени колымаги Цветанку и махнул ей рукой, подманивая:

«Эй, паренёк! Заработать хочешь? Подь сюды».

Цветанка, щурясь от ненавистного солнца, подошла. Возница полез себе под полу, выудил кошелёк и отсыпал ей в ладонь с десяток серебряников.

«Будь другом, посторожи повозку с конями, а?»

Цветанка звякнула деньгами, привередливо скривилась, прищёлкнула языком.

«А повозочка-то богатая, – окинула она оценивающим взглядом раззолоченную колымагу. – Надо думать, и жалованье ты получаешь хорошее. Скуповат ты. Молодой, а уже этакий скряга!»

Парень зарычал, сорвал с головы шапку, снова её яростно нахлобучил, оглянулся на уходившую девушку, а потом махнул рукой, отсыпал Цветанке ещё несколько монет и пообещал:

«Ладно! Вернусь – получишь столько же!»

«Ну вот, другое дело! Гулять так гулять», – усмехнулась воровка, а сама не могла отвести взгляд от Ивушки, которая, заслышав этот разговор, задержалась и обернулась с торжествующей усмешкой…

Похожа! До оторопи, до столбняка похожа, но… не она. А вот сапожки – точь-в-точь такие, какие купила Цветанка своей «ладушке-зазнобушке» в день знакомства.

Вскочив на козлы и взяв вожжи, воровка проводила взглядом удаляющуюся парочку. Возница вышагивал пышнохвостым петухом, раздуваясь от счастья, а Ивушка поглядывала на него снисходительно-благосклонно, опираясь на его руку и с глубокомысленным видом слушая его болтовню. Ей и невдомёк было, что оставшийся сторожить повозку «паренёк», закрыв измученные солнцем глаза, уплыл в овеянное летней истомой прошлое, дивясь тому, как легко сердце ныряло в сладкую печаль, а память воскрешала все звуки, запахи и виды. Серебристо-зелёные косы ив, дыхание расплавленного солнца на лениво текущей воде, а рядом – девушка, о которой и вспомнить-то было нечего, кроме красных сапожек да пухлых, ярких губ привередницы и сластёны. А всё ж вспоминалось что-то, и трещинка на сердце ныла, сочась янтарными слезами, которые сразу больно затвердевали, врастая в живую плоть.

Из чертога воспоминаний на землю Цветанку вернула запыхавшаяся девушка, подбежавшая к колымаге. На вкус воровки, она была довольно блёклой и заурядной – белокожей и светловолосой, с россыпью светло-рыжих веснушек. В её удлинённом лице с выпуклыми и круглыми, как плошки, глазами было что-то овечье. Мимо такой девицы Цветанка прошла бы равнодушно.

«Ты кто?» – удивлённо спросила девушка.

«А зачем тебе знать?» – чуть заметно усмехнулась воровка уголком губ.

«Поговори мне тут! – сердито и начальственно цыкнула на неё девица. – Где Живко?»

Ещё пару мгновений назад Цветанка была и душевно, и телесно скована устремлёнными в прошлое мыслями, а сейчас встряхнулась и ожила, придя в своё обычное напружиненное состояние готовности к любому подвоху. Мысли её тоже завертелись и забегали, как муравьи в муравейнике.

«Это ты про возницу спрашиваешь? – сообразила она. – Так отошёл он, а меня тут посторожить оставил».

«Куда он отошёл, охламон этакий? – ахнула девушка, сердясь ещё больше, отчего её лицо покрылось розовыми пятнами. – Ему ж велено тут быть неотлучно!»

«Не забавы ради, а токмо по надобности великой отлучился он, – отвесив с сиденья возницы шутовской поклон, ответила Цветанка. – Уж не серчай, госпожа!»

«Какая я тебе госпожа, – проворчала девушка. – Девка я на побегушках, а госпожа наша где-то меж торговых рядов, в толпе людской потерялась… Бегаю, ищу – не могу сыскать! Думала, что она сюда вернулась… Ну Живко, ну засранец! – Служанка негодующе хлопнула себя по ляжкам, вытягивая шею и высматривая кого-то среди прохожих. – Ишь, приспичило ему! На службе хоть малая нужда, хоть большая, а всё одно – терпеть надобно! Перед выездом, что ль, заблаговременно облегчиться не мог?»

Цветанку насмешило то, как служанка по-своему истолковала её иносказательно-туманный ответ о причине отлучки возницы. Хлопнув себя по колену, она затряслась от хохота, а девушка уставилась на неё.

«Над чем потешаешься, зубастый? Ишь, клыки… какие… – Каждое последующее слово звучало тише предыдущего, а под конец служанка и вовсе попятилась, испуганно тараща на Цветанку свои круглые овечьи глаза и оступаясь на ровном месте, словно у неё подворачивались лодыжки. – Ай, ай, нелюдь!»

С этим воплем она бросилась бежать, а Цветанка, соскочив наземь, крикнула вслед:

«Да стой ты, дурёха!»