В ожидании зимы

Цветанка застыла камнем, а Серебрица впилась зубами в оленью лопатку.

«Она красивая… А брюхата от кого? – спросила она, проглотив кусок мяса. – Чьё дитё-то?»

«Наше», – угрюмо отрезала Цветанка.

«Только не говори, что это ты её обрюхатила, – съязвила зеленоглазая волчица. – На такие чудеса только дочери Лалады способны, а мы – нет!»

«Это тебя не касается», – рыкнула Цветанка.

Перекинувшись и одевшись, она вырезала ножом лучшие куски с оленьей туши – те, которых не коснулись зубы Серебрицы, а мясо из тех частей, где челюсти той успели поработать, для Нежаны она брать побрезговала. Уходя, она чувствовала спиной насмешливый взгляд зелёных глаз.

На столе потрескивала лучина, которой едва ли было под силу одной бороться с колышущимся, дышащим мраком зимней ночи. Когда она догорала, Цветанка поджигала от огарка новую и вставляла в светец, а после снова ныряла в ласковое облако тепла, окружавшее Нежану. Почти касаясь её щеки своею, но по-прежнему держа от неё подальше когти, воровка смотрела, как та выцарапывала самой большой иголкой буквы на снятой с берёзового полена коре. И снова над головой у Цветанки раскинулся зелёный шатёр, снова она пыталась проникнуть в завораживающую тайну письма, уже чуть-чуть приоткрывшуюся ей, но ещё не до конца изученную. Нежана продолжила прерванный урок с того места, на котором они в прошлый раз остановились.

– Ну-ка, давай повторим буквы. Посмотрим, запомнил ли ты что-нибудь или всё выветрилось у тебя из головы.

Прочесть прощальное письмо Нежаны, а точнее, как бы услышать её голос, проговаривающий написанное, Цветанке когда-то помогло матушкино ожерелье, но сейчас его не было.

– Что тут написано? – спросила Нежана.

Цветанка нахмурилась, вглядываясь в закорючки на берёсте. Как читалась каждая из них, она точно не помнила, но смутно знакомый образ постучался из озарённого солнечными зайчиками прошлого…

– Заяц?

– Правильно, – удивлённо и обрадованно улыбнулась Нежана. – Надо же, помнишь, что мы с тобой учили!

Воровка-оборотень не стала упоминать, что грамотой с нею занималась ещё и Дарёна, не слишком, впрочем, преуспев: науки, требуя усидчивости и терпения, плохо давались порывистой и ветреной Цветанке. Взяв у Нежаны иголку, она неуклюже нацарапала перед словом «Заяц» цветок, похожий на ромашку. Получилось коряво: когти мешали ловко держать иглу. Нежана задумчиво скрыла взгляд под ресницами, от чего на щёки ей упали пушистые тени.

– «Цвезаяц», – усмехнулась она. – Дай-ка…

И она написала новое слово, более длинное. Сердце воровки ёкнуло: кажется, она догадывалась, что это… И не ошиблась.

– Цве-тан-ка, – прочла Нежана, водя иглой.

Игольное острие, блестя, прикалывало к памяти воровки звукообразы букв. Они робкими гостями входили к ней в голову, нерешительно переступая с ноги на ногу и пока не решаясь располагаться там как дома: для этого требовалось время и новые уговоры-повторы. А Цветанка осторожно дышала возле уха Нежаны, не решаясь поцеловать его клыкастым ртом. Та, словно чувствуя её колебание, повернула лицо и потёрлась носом о её нос.

*

Третья встреча с серебристой волчицей была озарена призрачно-голубым светом луны – волчьего солнца. От охоты Цветанку отвлёк вой: это Серебрица, взобравшись на пригорок и задрав морду к светилу, окутанному мутной дымкой, самозабвенно пела. Нежана боялась волчьего воя по ночам, и Цветанке хотелось оборвать эту песню.

«Что за Калинов мост такой, а? Где он находится, ты не знаешь?» – спросила она первое, что пришло в голову. Это название всплыло из допроса: уж очень княгиня Лесияра насчёт него допытывалась.

Ей показалось, будто это весь пригорок встал на дыбы белоснежным зверем, а может, среди ночного покоя вдруг поднялся буран. Странно: у бурана были холодные зелёные глаза-щёлочки, пристальные и острые.

«Зачем спрашиваешь? – прошипела серебристая буря. – Тебе всё равно не пройти туда! А ежели и пройдёшь, то оставишь там свой разум и погибнешь… Все твои страхи и беды, всё, что когда-то ранило тебя, что не было тобой решено, всё, в чём ты запуталась и натворила глупостей – всё восстанет против тебя! Кто твой злейший враг, помнишь?»

«Я сама», – вырвался у Цветанки невольный ответ, вбитый ей Серебрицей.

Зеленоглазая буря улеглась и превратилась в волчицу. Цветанка поёжилась от холодка, пробежавшего по спине: она не ожидала, что этот вопрос так взбудоражит Серебрицу.