В ожидании зимы

– Это мне ведомо, – усмехнулась староста, утирая губы. – Благодарствую на угощении, голодным из вашего хлебосольного дома никто не уходил – уж что есть, то есть. Я, вообще-то, с вопросом к тебе, Твердяна… Люди смущаются, волнуются, ко мне за разъяснениями пришли, а я даже и не знаю, что им ответить: сама в недоумении. Правда ли, что этот заказ большой в кузне твоей был… э-э… по оружейной части? Может, мы воевать с кем-то собираемся?

Твердяна нахмурилась так, что все за столом притихли, а Дарёна бросила на Младу взгляд, словно ища опровержения этого страшного слова – «воевать». Глаза Млады обдали её яхонтовым холодом, но рука под столом сжала её пальцы тепло и ласково.

– А люди с чего это взяли? – спросила Твердяна грозно.

– Д-да с-слушок… – Снежка даже заикаться начала, оробев под вопрошающим взором хозяйки дома. – То ли кто-то из подмастерьев ваших сболтнул, то ли…

Осекшись, староста умолкла. Твердяна, коротко пробарабанив по столу пальцами, потёрла подбородок.

– Из подмастерьев, значит, говоришь? Ладно, я разберусь, кто у нас завёлся такой языкастый.

– Т-так правду люди говорят али нет? – осмелилась Снежка проявить настойчивость.

– Болтовня это, – сурово глянула на неё из-под насупленных бровей оружейница. – Так и скажи людям.

– Ясненько, – пробормотала Снежка, поднимаясь и берясь за шапку. – Ну, благодарю ещё раз за хлеб-соль и за разъяснения…

Остаток ужина прошёл в страшном, звенящем молчании, только вздыхала Крылинка, отчего бусы на её необъятной груди колыхались. Наконец леденящую тишину решилась нарушить Зорица.

– Нам-то ты можешь правду сказать, – прозвенел её нежно-серебристый голос. – Государыня неспроста приходила тогда и о чём-то с тобой беседовала, ведь верно?

Как щит отражает удар меча, так и она не моргнув глазом выдержала пронзительно-мрачный взгляд родительницы. Никому Твердяна спуску не давала, ни перед кем не смущалась и не отступала, но тут промолвила, стараясь смягчать суровость голоса:

– Зоренька, не бери в голову. Хватит об этом, мои родные. Всё.

Её припечатанная к столу ладонь означала конец разговора.

Млада присутствовала при извлечении нового «червяка», и Дарёна чувствовала её поддержку, хотя та и не могла уменьшить боль. Прикрывая грудь руками и волосами, девушка с холодком в сердце ждала, когда пальцы Твердяны выманят на поверхность и поймают горячего червя, и только в любящих глазах Млады могла почерпнуть спокойствие. И тут её угораздило спросить:

– А это правда?

Поглаживавшие её голую спину ладони Твердяны замерли, а Млада, нахмурившись, покачала головой. Всем своим видом и взглядом она пыталась отсоветовать Дарёне расспрашивать дальше.

– Что – правда?

Млада снова чуть приметно качнула головой, как бы говоря: «Не надо». Но отступать было уже поздно, слово – не воробей, и Дарёна закончила вопрос:

– То, что вы ковали оружие и скоро будет война?

Как раз в этот миг «червь» высунулся, и Твердяна его поймала и дёрнула наружу. Дарёне показалось, что всё её тело пошло трещинами, кожа лопнула, и в расщелинах проступила красная, блестящая плоть… Её крик, наверное, заставил вздрогнуть всех в доме. Она очутилась в чёрно-красной пещере, стены которой ощетинились длинными, как клинки, шипами… Чудовищный рот перемалывал её, шипы протыкали насквозь, и всё, что осталось от её истрёпанного в жалкую алую тряпицу тела, Твердяна с Младой одели в рубашку и уложили в постель.

– Прости, голубка… Резковато вышло, – послышался рядом приглушённый, хрипловато-тёплый голос оружейницы. – Не надо было мне под руку говорить.

Чудовище боли отступало, красно-чёрная пасть сменилась уютным полумраком комнаты, а язычок пламени лампы стал путеводным светом к облегчению. Тяжёлая шершавая ладонь Твердяны легла Дарёне на лоб, погладила по волосам.

– Да, доченька, мы ковали оружие: государыня заказала. О войне точно не могу пока сказать. Может, будет, а может, и нет. А может, будет, но ещё не скоро, и вы с Младой успеете свадьбу сыграть и детишек нарожать. Живи, девица, не кручинясь, свету белому да солнышку красному радуйся. Вот пока и весь мой тебе сказ.

Через несколько дней в Кузнечном прошёл общий сход. Дарёна на нём не присутствовала, но Рагна словоохотливо рассказала обо всём, что там обсуждалось: в основном, хозяйственные вопросы, спор двух соседок из-за коровы, надобность постройки новой мельницы взамен старой, предстоящий День поминовения и многое другое. Они с матушкой Крылинкой и Зорицей чистили лук, и Рагна, заливаясь слезами, поведала:

– А ещё Милка Куница, ну, подмастерье-то из кузни, повинилась перед людьми. Дескать, окончание работы праздновала, вот и хлебнула лишнего, да спьяну и наболтала невесть чего про оружие-то, и по её вине слух недобрый пошёл… Мол, в голове у неё помутилось, ну и наплела она небылиц.

– Ну, вот и разъяснилось всё, – промолвила матушка Крылинка, которую чудесным образом не брал даже лук: её глаза были точно выточенными из камня – малахита с примесью бирюзы.