В ожидании зимы

Кошелёк упал на волчье одеяло. «Звяк», – и всё. Один звук вместо долгих и путаных извинений.

«Я оттуда ни одного серебряника не потратила, пересчитай», – глухо бросила Цветанка.

«Так ты воришка?» – всплеснула руками Дарёна.

Цветанка только пожала плечами. Она стала искать для стёртых ног девушки какое-нибудь снадобье: где-то у бабушки была заживляющая мазь. На запах – гадость, но помогала хорошо.

«Ну да, пощипываю народец… есть такое дело, – процедила она, шаря на полках с зельями и травами и чихая от пыли. И добавила: – Меня многие за парня принимают, а мне так даже удобнее. И ты меня лучше Зайцем зови. Цветанкой можно звать, только когда никого рядом нет».

Необходимость маски давила на сердце и горчила во рту, как крепкое зелье. Хорошо, что старый, заплатанный полог уютно отгораживал лежанку с волчьим одеялом, и в этом пространстве можно было оставаться собой – хотя бы ненадолго. Глаза гостьи, такие же тёплые, как матушкино ожерелье-оберег, видели именно Цветанку и отличали её от Зайца. «Вот оно», – стукнуло сердце. А дождь скрёбся в окошко и вторил на свой лад: «Она. Она».

…А тело отозвалось горячей и колкой дрожью, когда Цветанка дотронулась пальцами до разутых ног Дарёны – мягких, с розовыми пяточками. Уж точно эти ножки не были привычны к долгим пешим переходам. Осторожными движениями накладывая вонючую мазь на красные пятнышки потёртостей с лоскуточками отставшей кожи, Цветанка вдруг ослабела и опустилась на колени около лежанки. Нужно было перевести дух и осознать происходящее. Дарёна доверила ей всего лишь свои ноги, но Цветанке мерещилось в этом что-то щемяще-сокровенное, как вздох, растаявший между сблизившимися для поцелуя губами.

Смутившись от своих мыслей, воровка поспешила обратиться к будничным делам. Подумав, что гостья, наверно, с дороги проголодалась, она кинулась собирать съестное, но ничего, кроме холодной каши и ломтя хлеба предложить не могла.

«Уж не обессудь, изысканных яств и разносолов у нас нету…» – начала она, откинув полог, но тут же смолкла: смертельно уставшая Дарёна сонно посапывала под волчьим одеялом, подсунув под щёку кулак с зажатым в нём вышитым кошелёчком.

Стукнула дверь: это вбежала промокшая под дождём Берёзка, прижимая к себе огромную охапку полевых цветов и трав.

«Бабуль, я насобирала!» – воскликнула она и удивлённо осеклась, увидев Цветанкин приложенный к губам палец.

«Тшш», – шикнула та.

Взгляд Берёзки тревожно устремился в щель полога, одну из половинок которого Цветанка придерживала. Прикрываясь цветами, девочка подкралась и заглянула.

«Ой, – вырвалось у неё. – А это кто?»

«Это Дарёна, – шёпотом ответила Цветанка. – Она останется у нас».

Белёсые брови Берёзки сдвинулись, губы поджались. В потемневшем взгляде что-то блеснуло.

«Ещё один рот? – проворчала она. – Ты и так вон сколько народу кормишь, а теперь и она нам на шею сядет?»

Цветанка с беззвучным смехом взяла Берёзку за плечи, подталкивая к столу и намекая, что громко говорить не следует, чтоб не разбудить Дарёну.

«Она и сама зарабатывать может: певица она и на домре игральщица. Давай-ка, разбери, что ты тут нарвала… Всё вперемешку притащила, теперь вот по стебелёчку одну травку от другой отделять надо. Донник с донником клади, кипрей с кипреем…»

«А где она спать будет?» – поинтересовалась Берёзка, ревниво косясь в сторону полога.

«На лучшем месте, вестимо, – усмехнулась Цветанка. – На моей лежанке. На печке-то теплее, зато там помягче».

Пальцы Берёзки, разбиравшие травы, замерли, а голос дрогнул:

«А я?»

«А ты или к бабушке на печку ступай, или на полати к ребятам, – ответила Цветанка. – Места всем хватит. Дарёна, вишь, девица не простая, дочка княжеского ловчего, а скитаться её нужда заставила – нелады с князем вышли. На одни только сапожки её глянь: даром что запылённые да стоптанные, а всё одно простой люд таких не носит. Бока у неё к пуховым перинам привыкшие, потому и устроить её надо поудобнее».

Берёзка засопела, морщась, как будто собиралась чихнуть. Брови её насупились, а нижняя губа плаксиво оттопырилась.

«Я с бабулей не лягу, – пробурчала она. – Бздит она дюже. А на полатях с мальчишками я спать и подавно не стану! И вообще…»

Не договорив, Берёзка стремглав вылетела из дома, хлопнув дверью – только слезинки блеснули на глазах. Цветанка почесала в затылке, на всякий случай заглянула за полог – не разбудил ли шум Дарёну? Та и не думала просыпаться, только повернулась на другой бок. Цветанка склонилась, осторожно потрогала её косу. От вида сомкнутых ресниц Дарёны к сердцу подкатило что-то щекотное и нежное, такое же пушистое, как эти ресницы.

Вскоре Берёзка вернулась – вымокшая до нитки и жалкая: под дождём не очень-то погуляешь. Цветанка заставила её переодеться в сухую рубашку и загнала на печку. Бабуля что-то прошамкала недовольно, когда девочка перебиралась через неё в дальний уголок лежанки. Разбуженная толчками Берёзкиных ног, бабушка попросила поднести ей бражки, дерябнула – и снова с печки послышались сонные рулады, высвистываемые её носом.