В памяти и в сердце

Очень прозрачный намек. А я-то думал, что знаю, где запятые ставят. Или еще один пример. Мой заместитель полковник Ф. М. Константинов докладывал начальнику ГлавПУ представление в ГКО о назначении члена Военного совета армии (я в это время выполнял задание на 1-м Прибалтийском фронте). А. С. Щербаков быстро прочитал и, как потом говорил мне Константинов, ни слова не говоря, взял красный карандаш и написал: «Прежде чем визировать документ, его надо внимательно прочитать. Подписавшим представление объявляю замечание».

Позже Константинов рассказывал:

— Я ничего не понял, но спрашивать не стал, а возвратившись к себе, еще раз внимательно прочитал документ и обнаружил пропущенную букву.

Возвратившись в Москву, я при встрече с Александром Сергеевичем передал ему извинения товарищей, допустивших ошибку. Он без досады и даже с каким-то сочувствием сказал:

— Это ведь правительственная бумага — документ государственный, разве в нем можно допускать ошибки?

Александр Сергеевич постоянно напоминал и требовал от всех самого продуманного и глубокого подхода к подготовке любых материалов.

Однажды он рассказывал нам с В. В. Золотухиным, как И. В. Сталин взыскательно относится к содержанию документов, считая необходимым при их подготовке советоваться со специалистами, обсуждать коллективно.

— Вчера в Ставке, — говорил Александр Сергеевич, — товарищ Сталин отменил приказ Жукова об утверждении уставов артиллерии.

Он рассказал, что Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов представил Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову, как заместителю Народного комиссара обороны, на утверждение Боевой устав зенитной артиллерии Красной Армии и Боевой устав артиллерии Красной Армии. Товарищ Г. К. Жуков указанные уставы утвердил. Впоследствии оказалось, что в них имеются серьезные пробелы. И. В. Сталин посчитал, что это произошло в результате поспешности в работе, что уставы написаны без всестороннего обсуждения с фронтовыми специалистами и утверждены без доклада Ставке. Отменив приказ, он обязал маршала Г. К. Жукова впредь не допускать торопливости в решении серьезных вопросов, а товарищу Н. Н. Воронову поставил на вид.

— Надо делать выводы, — закончил Александр Сергеевич.

Что и говорить, такие факты учат и запоминаются на всю жизнь.

Вспоминается такой случай. В справке на одного политработника было написано, что по национальности он — мариец. Александр Сергеевич прочитал и говорит:

— Из чувства уважения к этому народу лучше писать «мари». Да и звучит прекрасно — м-а-р-и.

Вернувшись к себе, мы с полковником Б. Н. Георгиевским посмотрели энциклопедию и ничего подобного не нашли, лишь в толковом словаре обнаружили разъяснение — действительно, оказалось, «мари».

Еще один курьезный, я бы сказал, случай. Начальник политуправления Западного фронта, заручившись согласием члена Военного совета, обратился с просьбой передать одного политработника в распоряжение начальника тыла. Мы и так уже передали много политработников на командную работу, и при докладе А. С. Щербакову я высказался, что вряд ли целесообразен такой перевод. Он согласился и стал писать: «Тов. Макарову, передавать не…» — и почему-то остановился. Я не задумываясь выпалил:

— Александр Сергеевич, «не разрешаю» пишется отдельно.

Он посмотрел на меня — дескать, вот незадачливый учитель нашелся, — написал: «не следует» — и от души рассмеялся.

Долго не мог я забыть эту необдуманную подсказку, как и горькую пилюлю о грамотной секретарше.

Работа Главного политического управления проводилась планово, насколько позволяла боевая обстановка. Планы составлялись по управлениям и самостоятельным отделам на три, иногда на два месяца. Управление агитации и пропаганды, оргинструкторский отдел и управление кадров всегда согласовывали между собой работу в войсках. Если обстановка изменялась, силы работников перегруппировывались оперативно, без волокиты. Приверженность к букве плана отвергалась, но, если позволяла обстановка, все мероприятия обязательно проводились, план выполнялся неукоснительно. Многое, конечно, зависело от начальников отделов и управлений, которых именно в этом духе воспитывал Александр Сергеевич.

В решении задач, стоявших перед ГлавПУ РККА, большую роль играла партийная организация аппарата, во главе которой стояло партийное бюро, работавшее на правах парткома. В управлениях и отделах были первичные организации. Возглавлял бюро освобожденный от других обязанностей секретарь (с мая 1943 года парторг) — полковой комиссар, потом полковник Павел Петрович Голышев. В то время это был человек лет тридцати, среднего роста, с пытливым взглядом и всегда с доброй улыбкой на лице. Он был приветлив и при встречах быстро-быстро высказывал свои мысли. Складывалось впечатление, будто он боялся, что собеседник оставит его и не дослушает до конца, но это впечатление было обманчиво: Павел Петрович берег свое время и ценил время встретившегося коммуниста.