В парализованном свете. 1979—1984

Новый день — новые хлопоты. Главврач городской больницы и сопровождающие его лица, в порядке инспекции, посетили отделение кризисных состояний. Главврач присутствовал на занятиях аутотренингом. Погрузившись в мягкие кресла, больные погружались в себя. Под руководством опытного специалиста они освобождались от силы тяжести и летали по холлу. Начальство, однако, обратило внимание на то, что пациенты не столько занимаются левитацией, сколько продавливают и протирают дорогие импортные кресла. Такие полеты быстро могли привести к износу казенного имущества и утрате образцовым отделением больницы того статуса, который позволял водить сюда многочисленные делегации и даже приглашать иностранных корреспондентов. Подобное замечание было сделано и относительно лечебной гимнастики. Делать гимнастику на новом паласе, напоминающем шкуру леопарда, выкрашенную в зеленый цвет, было признано нецелесообразным. Профессора Петросяна официально предупредили, что в случае выхода из строя этой уникальной мебели другой приобретено не будет.

В душе у профессора остался неприятный осадок. Выпроводив авторитетную комиссию, профессор Петросян уединился в своем кабинете и принялся изучать специальную схему-картинку, на которой был изображен некий амбивалентный, бесполый субъект (мужчина, женщина — нужное выявить), некое данное в вертикальном разрезе сложное гетерополое электронное устройство с многочисленными входами и выходами, некий электронейтральный homo mensura omnium rerum[42].

Работа всегда успокаивала профессора Петросяна. Профессор любил проигрывать некие трудно комбинируемые варианты. Теперь же он решал, казалось бы, безнадежно запутанный ребус, сложнейший кроссворд, связанный с состоянием больного из палаты № 3. Купировать удавалось только частично. При наличии явных — классических, можно сказать — симптомов шизофрении многое еще оставалось неясным. Желательное, с медицинской точки зрения, купирование одного всякий раз приводило к нежелательной реабилитации чего-то другого. Схема, если можно так выразиться, не прозванивалась целиком, ее части как бы не соответствовали друг другу.

Сестра заглянула в кабинет.

— Грант Мовсесович, там опять… В третью.

— Скажите: нельзя.

— Я извиняюсь…

В узкую щель между дверью и сестрой уже протиснулся тот самый посетитель с редкими, пепельного цвета, мелко вьющимися волосами, обрамляющими высокий покатый лоб.

— Ах, это вы, уважаемый…

— Как договаривались, Грант Мовсесович.

Профессор Петросян недоволен, что его поймали на слове. Профессор Петросян рад бы не допустить, но в данном случае его власти заведующего отделением явно недостаточно. Ее хватает лишь на то, чтобы разрешить нежелательный, явно вредный для больного визит, ибо выдворить посетителя нет никакой возможности.

— Только недолго, любезный…

— Уж как получится, Грант Мовсесович. У нас работа такая. Сами понимаете.

Профессор Петросян отворачивается. Профессор Петросян не слушает. Профессор Петросян ждет, когда наконец освободят его кабинет. Он озабоченно потирает ладонью шершавую щеку. Неприятностей хватает и без этого типа.

Тем временем следователь Александр Григорьевич Скаковцев заглядывает в шпаргалку и прямиком направляется в палату № 3. На нем все те же новый костюм в полоску, белая рубашка, галстук. Будто он их так и носил с тех пор, не снимая, но и не занашивая — вот что интересно. Те же без единого пятнышка блестящие туфли на тонкой светлой коже. Тот же черный кейс с металлической окантовкой без единого следа дорожной грязи на нем.

Больной палаты № 3 оборачивается на вежливый стук в дверь, тянет изможденную руку к тумбочке за очками.

— Можно? — спрашивает Александр Григорьевич.

— Пожалуйста, заходите.

Больной строго смотрит на вошедшего. Александр Григорьевич бодро щелкает запорами кейса, достает толстую книгу в твердом переплете, неловко выворачивая локоть, кладет ее на тумбочку, будто взятку.

— Что это?

— «Итальянский детектив».

— Зачем?

— Как просили.

— Я?!

Александр Григорьевич заглядывает в шпаргалку, спрятанную в ладони. Отвечает уверенно:

— Да, конечно.

— Тут какая-то ошибка, — медленно, с трудом выговаривает больной. — Я не читаю детективов. Это для слабоумных.

— Хм! Хорошо. Не будем терять времени. Итак, в последний раз вы виделись… Виделись в гостях…

— С кем?

— Ну если не с ним, то хотя бы с его женой… Прежде чем это случилось.

— Не понимаю…

— Ну вы знаете. Убийство.

— Он не убивал ее… Нет…

Больной облизал пересохшие губы, снял очки, потянулся к тумбочке, чтобы положить их, а посетитель тем временем достал из черного кейса блокнот, согнулся в три погибели и застрочил, стараясь не пропустить ни слова.

— Не убивал… Это абсурд… Он ее любил… Правда, часто увлекался другими женщинами… Такая уж артистическая натура… Она, кажется, тоже… Тоже, хочу я сказать, любила его… Преподавала музыку… Знаете… По классу фортепьяно… Ревновала… Страдала… Потом как-то внезапно заболела и сгорела мгновенно… Спасти было нельзя…

— А как?

— Что?

— Как ее спасали?

— Понятия не имею.

— Кто спасал? — вкрадчиво спросил посетитель.

— Не все ли равно.