В парализованном свете. 1979—1984

А началось-то все, строго говоря, с Пятого письма. Именно в тот день Валерий Николаевич Ласточка впервые услышал далекий голос, исчезнувший при написании Шестого. Помнится, что, потеряв вдруг путеводную нить, Валерий Николаевич медленно прошелся по комнате. Однако подле лабораторной стойки он опять услышал отчетливо произнесенную кем-то фразу. Бросился к письменному столу, чтобы записать, но звук снова уплыл. Он попробовал вернуться на прежнее место и, надо сказать, не напрасно: диктант возобновился.

Теперь мешали весы. Валерий Николаевич не раздумывая переставил их, придвинул табурет и стал конспективно записывать то, что с нарастающей скоростью диктовал ему внутренний голос.

Сперва голос звучал отчетливо, точно из транзисторного радиоприемника со свежими батарейками, но последующая трансляция сопровождалась сильнейшими помехами. Писать под диктовку становилось все труднее. От напряжения взмокла спина. Средний палец на правой руке онемел. Валерий Николаевич до боли в висках напрягал слух, и оставалось поражаться, откуда в этом маленьком, ослабленном длительным воздержанием теле берется столько упорства и упрямства. Он глох и слеп, впадал почти в бессознательное состояние, будто погрузившийся в зимнюю спячку зверек, однако сидящий в нем страж, отмеряющий неумолимо бегущее время, продолжал нести неусыпную вахту. Когда обеденный перерыв подходил к концу, раздавался сигнал тревоги — причем столь исправно и с такой точностью, что по нему, пожалуй, можно было проверять часы. Валерий Николаевич тотчас пробуждался от грезы и поспешно собирал свои разбросанные повсюду бумаги. Мысль о том, что кто-то застанет его за тайным общением с сыном, казалась еще более невыносимой и невозможной, чем мука творчества.

Вот и на этот раз по первому сигналу тревоги Валерий Николаевич отнес весы на место. Из столовой вернулся Гурий. Он теперь ходил обедать один. Аскольда уже не было с ними, а новой компании Гурий себе не искал.

Зазвонил телефон. Валерий Николаевич снял трубку. Долго слушал с мрачным выражением на лице.

— Что-нибудь новенькое? — спросил Гурий.

— Опять жаловались.

Звонили из отдела техники безопасности. Ласточке, временно исполняющему обязанности заведующего лабораторией, предлагалось немедленно подготовить образцы веществ, с которыми они работали, для отправки в Институт токсикологии.

— Соседи, что ли?

— Скорее всего они. А может, и тот, что об Аскольде приходил расспрашивать.

— Лысый?

— Ну да.

— Как его?..

— Праведников Никодим Агрикалчевич. Из отдела информации.

— Им-то что?

— Интересуются. Информацию собирают. Информацию передают.

— Вот гады! — в сердцах воскликнул Каледин и презрительно скривил губы.

2. СОСЕДИ

Непростые отношения сложились у обитателей двух соседних комнат: той, где работали степановские сотрудники, и другой, находившейся справа, через стенку, и принадлежавшей смежной лаборатории. Неприязнь была давней. Теперь уже невозможно вспомнить, с чего все началось — с территориальных ли притязаний, со случайной ли ссоры или исподволь возникшей конкуренции. Какая черная кошка и когда пробежала между ними? Во всяком случае, на небольшом участке институтского коридора сложился своеобразный и переменчивый микроклимат. Тут задували свои муссоны, мистрали, пассаты и антипассаты, существовали свои приметы потепления, похолодания, бурь, непогоды. Порой Высокие, что называется, Стороны почти не замечали друг друга, словно густой туман ограничивал видимость уже на расстоянии вытянутой руки, а иногда следили столь пристально со своих наблюдательных пунктов, что можно было принять этих в общем-то мирных людей за крупные вражеские соединения, готовые к незамедлительным боевым действиям.

Когда в Левой комнате начали разрабатывать кетеновую тематику, Правые стали жаловаться на неприятные запахи.

— Какой-то, — говорили, — от вас гадостью несет.

— Да нет, у кетенов приятный цветочный запах.

— Вот так цветочный! Рядом с вами работать невозможно.

— Они ведь почти и не пахнут.

— К вечеру голова как чугунная.

— А раньше?

— Такого никогда не было.

— Ну хорошо. Давайте зайдем к вам, посмотрим… Разве чем-нибудь пахнет?

— Еще как! Вы просто привыкли.

— Тогда пошли к нам. Вот, нюхайте… Это?

— Нет.

— Может, отсюда пахнет?

— Тоже нет… Вот! Вот откуда!

— Чем?

— Той самой гадостью.

— Так это обыкновенная вода для поливки цветов.

Лишившись пищи, страсти на какое-то время утихают, соседи успокаиваются. Потом снова начинаются жалобы. Наконец происходит то, что рано или поздно должно было произойти.

Случилось так, что одна из сотрудниц Правой комнаты, нанюхавшись запахов, просочившихся из Левой комнаты, упала в обморок. И вот уже по институту поползли слухи, что неспроста эта женщина прямо на своем рабочем месте лишилась чувств, а у другой, которая работала с ней рядом, обесцветились глаза.

— То есть как обесцветились? — не поняли Левые.

— Очень просто, — не без скрытого раздражения ответили им. — Были яркие — стали бледные.

— Может, она их накрасить забыла?