В Париж на выходные

Это надо понимать буквально. Цель нашего совместного проживания состояла в том, чтобы через год-другой мы с Ритой — пардон, тогда уже Розой — стали неотличимы от кубинцев. Каждое утро к нам на три часа приезжал местный преподаватель испанского языка, переучивавший нас с кастильского на кубинский и разрешавший наши филологические недоумения и сомнения. А остальные тринадцать часов ежедневно были сплошными практическими занятиями. За эти два года я наговорился, наверное, больше, чем за всю остальную жизнь.

Метод был простой — мы всё делали вместе. Поскольку и я не мог проколоться, говоря, например, о стирке или приготовлении креветок под томатным соусом, мы каждый день проводили несколько часов с Белиндой. Она постоянно пела и смеялась — всё остальное, что она делала — вся тяжелая домашняя работа, — казалось только фоном. Уже через пару дней я понял, почему Анхель полюбил ее и был с нею счастлив. У Белинды было потрясающее, как у буддистских монахов, ощущение настоящего момента — здесь и сейчас, hic et nunc. Она была живая. И в поле ее обаяния ты переставал замечать, что у нее слишком длинный нос, большие уши, а попа в неполные тридцать уже была неоспоримым центром тяжести.

«Белинда такая красивая, — как-то вздохнула Рита. — Я бы хотела быть, как она!» Она посмотрела на меня, и мы расхохотались. Рита поняла, что подумал я, а я понимал, что имела в виду она.

Однажды — только однажды за два года — Белинда и Анхель поссорились, мы так и не узнали, из-за чего. Ссора длилась день и проходила следующим образом. Анхель взял кассету, оставил на ней буквально несколько сантиметров ленты и записал на обе стороны одну фразу: «А я говорю да!» Наш кассетник, который стоял в общей гостиной, автоматически менял направление воспроизведения, когда кассета подходила к концу, так что каждые пять секунд голос Анхеля возвещал: «А я говорю да!» Белинда выключать кассетник не стала — просто отнесла его из гостиной на их половину (нам всё равно было слышно). Ее контраргумент был оформлен следующим образом. Она взяла десяток листов бумаги, написала на них крупными буквами «А я говорю нет!» и развесила по всему дому.

К вечеру, когда супруги помирились, Рита припрятала один из листков, и мы даже привезли его в Америку. Рита выставляла его на видное место, когда мы были в ссоре. Только у нас он означал не продолжение спора, наоборот — это было сигналом к примирению.

Какое-то время мы каждый день играли с детьми — сначала как задание, потом — по необходимости, для удовольствия, как часть жизни вообще. Старший сын Анхеля и Белинды был молчуном, незаметным, даже имя его я сейчас вспомнить не могу. Когда мы приехали, ему было семь. Он полюбил Риту: подходил к ней и молча смотрел, что она делает. Но когда Рита наклонялась, чтобы приласкать его, он убегал и возвращался, только когда она снова уходила в свои дела или делала вид, что не замечает его. Верховодила детьми шестилетняя Хуанита — живая, неугомонная, постоянно выдумывающая новые проказы. По всему, что она говорила и делала, будь она соответствующего роста, все бы принимали ее за взрослую. Бывают такие дети — по моим наблюдениям, исключительно девочки. У младшего, Рамона, тоже был гвоздь в заднице. Он был драчливым и часто задирал старшего — вспомнил, его звали Лестер! Возрастной разрыв с нашими детьми в первый год был слишком велик для совместных игр — соседские дети, главным образом, следили, чтобы Кончита и Карлито не напоролись на скорпионов и не тащили себе в рот всякую дрянь.

А всё остальное время мы говорили со своими друзьями-соседями о семьях Анхеля и Белинды, об их друзьях и близких, о жизни на Кубе и событиях в мире. Говорили, говорили, говорили — ради этого все и затевалось.

Но для нас с Ритой жизнь с этим семейством означала не только погружение в языковую среду. И Анхель, и Белинда, и их дети были очень колоритными — глядя на них, мы всё время хохотали.

Простой пример из повседневной жизни. Белинда с Ритой стирают в нашей хозяйственной комнате. Рита берет таз и готовится выплеснуть воду в заднюю дверь, в кусты. Но там всё время пробегают играющие дети.

— Осторожно! — оборачивается Белинда. — Тут Карлито только что промелькнул.

— Карлито, ты где? — кричит Рита, застывая с готовой выплеснуться водой.

— Да, Карлито, выходи! — вмешивается Хуанита.

Карлито действительно появляется в дверном проеме, Рита выливает воду перед собой на пол, а мальчик обиженно смотрит на нас, умирающих со смеху.

В моей семье говорили в основном по-русски. Но поскольку родители Риты оба были испанцами, она освоилась очень быстро. Да и я через пару месяцев уже и сны видел на испанском. Под разными предлогами нас стали вывозить в Гавану — в магазины, на рынок, в гостиницу, в университет, в котором я якобы учился, и я даже иногда сидел там на лекциях. То есть ездили в основном мы с Ритой и Анхель, а Белинда занималась нашим общим выводком детей.