В пасти Дракона

Ночь прошла довольно спокойно. На рассвете дружинники ещё до солдат поднялись и пошли с обозом вперёд. Всего через несколько сотен шагов дружинники наткнулись на густую цепь китайцев, сейчас же перешедших в наступление при виде далеко не важного врага. Случилось то, что и должно было случиться. Совершенные новички в военном деле, крестьяне-добровольцы, не бросив, впрочем, обоза, повернули и опрометью бросились назад.

— Китайцев видимо-невидимо, тьма тьмущая! — ещё издали кричали они солдатам, уже заслышавшим выстрелы и быстро построенным в боевой порядок.

Смутились, но не дрогнули русские солдатики. Сейчас же была выслана вперёд цепь, но китайцы, увлечённые первым и неожиданным успехом, вошли «во вкус побед» и наступали столь стремительно, что цепь пришлось отвести назад.

Началась перестрелка. Одним из первых выстрелов оказался ранен ротный командир. Волей-неволей маленький отряд перешёл в наступление, однако не надолго. Словно на крыльях, прилетел на место боя свежий отряд полковника Печёнкина: рота и сотня казаков с двумя орудиями. Тут дело приняло совсем другой оборот. Печенкинцы долго думать не стали. Едва явившись на место, молодцы с громким «ура» пошли на всё ещё наступавших врагов. Лихие казаки обскакали китайцев с флангов и с диким гиканьем врубились в массу их. Где же было тем выдержать молодецкий натиск? Китайцы кинулись бежать, устилая берег Амура своими трупами. Их преследовали, пока они не разбежались во все стороны.

Но в то время, когда китайцы ещё наступали, они успели захватить двоих местных крестьян. С пленниками они не церемонились и, без сострадания убив их, бросили на месте их тела.

Эти-то две жертвы стычки и обратились в «десятки мучеников» в глазах хвативших лишку зелена вина вестовщиков.

Перепуганные крестьяне-добровольцы и переполошили Благовещенск. Им-то и, главное, их легкомыслию благовещенцы были обязаны всем тем ужасом, который! переживали они в течение нескольких часов.

Пьяных крикунов-вестовщиков сейчас же арестовали и посадили под замок; в это время пришло уже известие о подвигах Печёнкина, и Благовещенск поуспокоился, хотя страх окончательно не прошёл.

Все торговые помещения были заперты, банки прекратили свою деятельность. Обыватели, какие остались, попрятались, куда только могли. Благовещенск как будто вымер. Жизнь сохранилась только на ложементах, да и те стихли, перестали отвечать на выстрелы с китайской стороны. Патронов оставалось малое количество, а снарядов для орудия — и того меньше.

Если бы китайцы были деятельнее, то все пережитые лишь в воображении ужасы могли бы совершиться на самом деле...

Ушёл Печёнкин со своим отрядом за Зею, и в городе остались всего три неполные роты солдат да местные команды на храбрость «русских буров» особенно надеяться не приходилось; это были люди совершенно незнакомые с военным делом. Каждый из них в отдельности несомненно был храбр, но на войне не столько значения имеет личная храбрость, сколько военная выправка, военное воспитание, умение повиноваться и с разумением исполнять приказания старших.

Итак, Благовещенск оставался совершенно беззащитен. Скоро ждать помощи было неоткуда — ближе Хабаровска не стояли войска, а оттуда даже форсированным маршем отряды не успели бы быстро прийти. Будь в Сахалине любые другие, но не китайские войска от Благовещенска, этого единственного города в огромной Приамурской области, остались бы груды дымящихся развалин. Но китайцы словно развлечение себе устроили из бомбардировки. Они из Сахалина с рассвета и до сумерек, не жался снарядов, стреляли по русскому городу. Стрельба их, однако, была безрезультатна. Дальше этого не шло. Из-за своих укреплений китайцы не показывались. Они как будто с нетерпением ожидали, когда в Благовещенск придут русские войска и разгонят их самих.

Когда прошёл первый страх, благовещенцы не только успокоились, но даже стали посмеиваться над своими недавними опасениями.

В это время и вспомнили об одной подробности, переданной явившимися с вестями из-за Зеи добровольцами. Они ещё тогда рассказывали, что в нападении на русских участвовали маньчжуры, которых все считали мирными. Теперь о маньчжурах вспомнили и ужаснулись...

Китайцы казались русским заведомыми трусами, которых бояться нечего, но маньчжуры — не китайцы. Это уже монголы, потомки завоевателей страны, люди умные, храбрые, решительные... Их было до пяти тысяч в Благовещенске, они видели, что город беззащитен, что население безоружно, что даже у многих солдат нет ружей, а вместо них американские дроворубные топоры.

Правда, они держали себя совершенно спокойно, угрожающего положения не принимали, но... чужая душа — потёмки. Разве можно было поручиться, что вся эта толпа не кинется разом на потерявших голову горожан?

От маньчжур решили освободиться хотя бы для того, чтобы немного успокоить своих, каждое мгновение трясшихся за свою жизнь.