В пасти Дракона

Надеялись они прежде всего на то обаяние, которое оказывали они дотоле на китайские массы, надеялись на скорую помощь. Да, пожалуй, и уверены были. Но только в скорой этой помощи и теплилась надежда на благополучный исход событий. Кое-кто хотел, забывая об опасности, выбраться из злополучного города, но, к счастью этих последних, сами китайцы постарались остановить их безумное намерение.

22-го мая пришёл из Тянь-Цзиня в Пекин последний поезд по железной дороге. Затем сообщение стало невозможным; рельсовый путь был испорчен боксёрами, телеграф уничтожен, и все европейцы Пекина оказались отрезанными от остального мира.

Наступили дни ужаса.

— Нам остаётся только одно, — сказал на одном из совещаний дипломатического корпуса английский посол Макдональд М. К. Гирсу, — это занять Пекин войсками, хотя бы из Порт-Артура... Правительство Китая сразу отрезвилось бы...

Но это было легко сказать, а далеко не легко выполнить.

Китайское правительство бездействовало и безмолвствовало, словно ничего особенного не происходило ни в Пекине, ни вокруг него. Сношения между дипломатами и членами цунг-ли-яменя продолжались своим чередом. Мандарины и принцы были любезны, уговаривали европейцев сохранять спокойствие, так как всё происходящее — не что иное, как обычная вспышка буянов, которых усмирить ничего не стоит; главное же, на чём настаивали советники богдыхана, это было то, чтобы европейцы не вызывали для своей охраны новых десантов: это-де произведёт такое впечатление на народ, что его невозможно будет удержать от насилия, и в этом случае правительство не может ручаться за безопасность даже самих представителей держав...

Но были у европейцев и друзья.

Директор русско-китайского банка Д. Д. Покатилов в качестве представителя интересов Восточно-Китайской железной дороги даже и в эти смутные дни имел частые беседы с председателем правления этой дороги, членом цунг-ли-яменя Сюй-Цзин-Ченом, сановником, близко знавшим Европу и Россию, и потому безусловным другом русских.

— Со дня на день возрастает движение против христиан и европейцев, говорил Сюй-Цзин-Чену в одной из бесед[31] господин Покатилов. — Между тем, против него правительство богдыхана не принимает никаких мер. Неужели они не замечают его? Такое ослепление прямо непонятно. Нельзя также думать, чтобы у правительства не хватало сил справиться с этим движением — ведь оно вполне беспорядочное, бунтовщики действуют без всякого плана. У них нет также главы. Всё сводится к бесчинствам отдельных шаек, производящих грабежи и насилия. Что стоит регулярным войскам рассеять эти шайки? Они распадутся при одной только вести о том, что на них идут солдаты.

Сюй-Цзин-Чен только грустно улыбался в ответ. По лицу его было видно, что он хотел бы говорить, но не осмеливался.

— Между тем, — продолжал Покатилов, — всякая медлительность в этом отношении гибельна для вашего же правительства. Каждое насилие над европейцами вызовет соответствующее возмездие. Во всяком случае, последствия могут быть очень серьёзные, а гнев Европы должен страшить Китай...

— Разве я не понимаю этого? — тихо, словно боясь, чтобы кто-либо не услышал его, заговорил Сюй-Цзин-Чен. — Да и не я один — принц Цин[32], председатель цунг-ли-яменя, лучше, чем кто-либо другой, сознает всю опасность происходящих событий и опасность именно для Китая. Неужели не ясно, что о неспособности правительства справиться с движением не может быть и речи? Нет, правительство наше достаточно сильно, чтобы разом унять все волнения...

— Но чем же объяснить всё происходящее?

— Увы, приходится считаться с нежеланием высших правителей принять соответствующие меры...

— Как же так?

Сюй-Цзин-Чен пожал плечами.

— Нельзя не сознаться в том, что в настоящее время необыкновенно усилилась противная европейцам партия при дворе. Да, она очень сильна. Все наиболее высокопоставленные сановники принадлежат к ней. Оба канцлера Кан-Ий и Сюй-Тун, члены высшего совета Ци-Сю, Чжао-Шу-Цао, командир лучших маньчжурских войск Тун-Фу-Сян, а главное, отец наследника престола Туан[33] проникнуты глубочайшей ненавистью к европейцам. Они-то и убедили императрицу, что настало время освободить страну от пришельцев, и при этом все они убеждены, что это удастся совершенно легко... И они не одни. Их уверенность, их убеждения разделяет множество высших сановников не только в Пекине, но и в провинциях... Народ же следует за ними и является слепым орудием выполнения их замыслов...

— Но тогда императрица должна немедленно удалить их от себя! Это покажет всем остальным, что высшее правительство не одобряет подобного движения, и последнее тогда само собой затихнет.