В паутине сладкой лжи

— И ничего не стыдно, кривой, зато вкусный. Ляля получше многих печет. Кстати, а почему она все-таки переоделась? Выглядит не пойми как. Мышь! Реальная мышь. Могла бы и покрасоваться.

— А зачем, — хмыкнула первая, — или ты думаешь, ее прям здесь и сосватают?

— У Вадима много друзей, — пробурчал низкий голос.

— Да хоть миллион, ты же сама понимаешь…

— Ляля девка рукастая.

— А толку то? Она даже не танцевала ни с кем. Думаешь, в платье дело? А я вот видела, что ее никто не приглашал. За нашей Лялей такой след тянется… Какое замужество, Насть? На это никто не пойдет, это все на наших с Борей плечах до самого конца. Спасибо Богу, что работать любит и незлобивая. Но вот на что мы жить все вместе будем — большой вопрос.

— Вадим поможет.

— Он бизнесмен, а не благодетель. Сонечку в жены взял и за то всю жизнь свечки ставить буду. А дальше, как-нибудь сами.

Подслушивать не хотелось. Я и без того ощущал, как грязь липким слоем покрыла мою кожу. Говорившие женщины не просто сплетничали, они сеяли зло, в котором случайно замарали и меня. Я повернулся обратно к коридору и почти дошел до двери на кухню, как вслед донеслось продолжение гнусной истории:

— А может тот? Как его зовут-то? С рынка? Он весь день от Ляли не отходит.

— Андрей Воронцов, — устало выдохнул первый голос, — ты, верно шутишь. Только если Лялька сбежит с ним по-тихому, но она так никогда не поступит, ее же Боря воспитал. А жениться на ней…ты его видела? К чему ему мараться?

Все. Даже трети сказанного хватило бы, чтобы устроить грандиозный скандал. Мне никогда не был нужен повод, достаточно легкой искры, чтобы разгорелся пожар, способный спалить всю Москву. И дело тут не в незнакомых мне идиотках. И не в Алевтине. И не в том, что только что задели мое имя. Просто…все очень просто, Барбара, понимаешь?

Я бесшумно повернулся назад и в несколько шагов преодолел разделяющее нас расстояние. Незнакомки замолчали, как только увидели, что больше не одни.

— Извинитесь. Вам немедленно нужно извиниться перед Алевтиной и ее семьей. Это порядочные люди и я не позволю кому-то говорить о них гадости.

Официант снова распахнул двери, и узкая полоса света выделила два озадаченных лица: передо мной стояли тетя и мама Тины, имя последней я так и не запомнил. Они непонимающе смотрели на меня, не в состоянии произнести ни слова. Я был ничем не лучше. Осознание, что какая-то женщина может так зло говорить о собственном ребенке, о родной дочери, было для меня новым. Не семья, серпентарий.

— Извинись, — прорычал я, обращаясь конкретно к маме Алевтине, внутренне окрестя ее главной змеей.

— Андрей, вы верно заблудились, — та самонадеянно улыбалась.

— Сейчас я приведу сюда Тину и ты извинишься, — все правила приличия слетели в ту же секунду, когда я понял, что за человек передо мной. Меркантильная беспринципная гадина.

— Андрей, — пропищал голос у меня за спиной. Я ощутил прикосновение кожи на лопатках, легкое, почти невесомое. — в туалете вашей Ани нет, я поищу ее на улице.

Обернувшись, я увидел Алевтину, замершую в нескольких сантиметрах от меня. В ее огромных, испуганных глазах блестели слезы, и когда я сделал шаг в сторону девчонки, она вздрогнула, как от резкого удара, и убежала прочь.

Мы же трое остались на месте. Не хотелось ни говорить, ни смотреть друг на друга. И хоть я оказался случайно замешан в эту историю, меня не покидало ощущение, что все это целиком моя вина. Гадкое, назойливое чувство похожее жужжание комара. Жить с ним можно, но не сильно хочется.

— Она не услышала ничего для себя нового, а все остальное просто драма, пройдет. Настя, скоро будут продавать торт, мне нужна твоя помощь — процедила мама Алевтины и зашагала в сторону банкетного зала.

Глава 4. Звезды на небе, а ты на земле

— Ты здесь?

Она молча опустила плечи, так и не повернув ко мне головы. Я подошел к деревянному парапету, отделявшему веранду от сада, внутренне надеясь, что на этот раз обойдется без слез. Женские слезы — не моя история, и я, решительный и грубый, смущался всякий раз, когда видел, как плачет Кристина. Потом сестра стала этим пользоваться, потом к ней подключилась Анна, и в конце концов у меня выработался иммунитет, который сейчас сломался. Если вдруг я увижу, что Алевтина плачет, это конец.

Я встал рядом с ней, не зная, как и зачем начать разговор. Молчать было комфортно, но ровно до тех пор, пока Тина не убрала с лица прядь волос, так, что я увидел ее заплаканные глаза.

В попытке сделать хоть что-то, я выдал первое, что пришло в голову:

— Слышал, ты пекла торт, получилось здорово. Не думала открыть свою кондитерскую?

Она молчала, глядя куда-то вперед. Наконец ее тонкая, почти прозрачная рука взметнула вверх и показала на небо.

— Красивые звезды, правда?

Я поднял взгляд вверх. Перед нами растекалась лента черного бархата, усыпанная бриллиантами. Большие и малые, по одному или целыми группами, они сверкали так ярко, что просто слепило глаза. Невозможно так долго смотреть на небо, но и перестать смотреть тоже нельзя.

— Я никогда не видел таких звезд, в Москве они другие, тусклые.