В паутине сладкой лжи

— Понял. Исправлюсь. Распечатать карту и крестиком пометить все общественные места, которые изволила посетить Мадам? Отдельно выделить ее дом, чтобы было куда сбросить баллистическую ракету?

— Не надо, — устало отмахнулся я. — Просто найди место, где я мог бы поесть и забронируй обратный билет, ладно? И еще, послушай, это важно, я хочу, чтобы ты уволил Егора Гордеева.

— А я его нанимал — не понял друг — впервые слышу о таком.

— Это журналист местного интернет-издания, полный кретин. Сделай так, чтобы он больше не работал ни в одной газете города, даже самой желтушной? Да, это важно.

Я нажал отбой и понял, что во время разговора все время шел вперед и теперь не представлял, где нахожусь, и в какую сторону нужно повернуть, чтобы выбраться из этой дыры. Снова достал из кармана телефон, но экран потух прямо на моих глазах. На этот раз окончательно.

— Зашибись, — прошипел я и закинул бесполезный аппарат поглубже в сумку.

Улица, по которой приходилось идти, петляла и выводила странные узоры, похожие на старорусский шрифт. Все в этом городе было другим, каким-то неправильным, изнаночным. И старомодно одетые люди и крохотные дома и совершенно непривычная уху тишина. Город молчал, когда все внутри меня гудело и клокотало от возбуждения.

Встретив прохожего, внешний вид которого показался…хотя бы приемлемым, я спросил:

— Где здесь можно нормально поесть? Что-то вкусное. Или хотя бы свежее.

Мужчина устало протянул:

— Так тут Прусская недалеко…

— Очень рад за Прусскую, но мне поесть бы.

Незнакомец улыбнулся мне, так, словно разговаривал с умалишенным.

— Так я и говорю: идите на Прусскую, там же рынок. Хороший рынок, там и купить, и продать, и поесть.

И купить.

И продать.

И поесть.

Просто все потребности современного человека, разве что не хватает «испражниться» и «потрахаться». Хотя уверен, на Прусской можно и найти и это.

Улицы, по которым я шел, были знакомы и неизвестны мне в равной степени. Будто на старые черно-белые снимки нанесли цветных персонажей и дешевый реквизит — яркая вывеска на стенах серого обветшалого дома. Пятнадцать лет назад здесь был гастроном, а сейчас ломбард. Меняют хлеб на золото, как практично и вместе с тем банально.

Меня злило все вокруг, и цветастые ковры, и крикливые торговки за овощными прилавками и сами овощи тоже. Единственно приятная за день мысль — придурок журналист с неподходящей фамилией Гордеев из-за собственной тупости потеряет работу. Думать об этом было легко и безопасно, ведь иначе бы я как идиот смотрел по сторонам, пытаясь найти среди прохожих лицо моей жены.

В животе протяжно заурчало. Не в силах терпеть голод, я остановился возле пекарни, внутри которой было два столика, за которыми можно съесть пирожок и выпить чай. Разумеется, ужаснейший пирожок и помойный чай, но сейчас выбирать не приходилось.

Поесть. Поставить укол. Доехать до вокзала и домой.

Я размечтался настолько, что не услышал тонкий протяжный крик:

— Осторожно!!!

В следующую секунду стало по-настоящему горячо. В смысле что-то чертовки горячее попало мне на спину, отчего я взвыл дурным голосом.

— Чеееерт!

Резко обернувшись увидел на асфальте металлический поднос и разбросанную кашу с кусками мясо, от которых тонкими струйками поднимался пар. Мой костюм насквозь пропитался вонючим жиром. Пиджак, брюки, рубашка оказались испорчены, а спина горела огнем. Виновница всего происшедшего стояла в двух шагах, и закрыв ладонями лицо, со страхом смотрела на меня через широко расставленные пальцы. Выглядела она… ужасно. Дешевое синтетическое платье с рюшами в пол и лента с надписью «Свидетельница» на груди.

— Ой, Божечки, что же я наделала! Я ведь вам кричала, чтобы осторожно, а вы…

Не буду скрывать, вся эта ситуация наконец подняла мне настроение. Нашелся тот, кто ответит за все дерьмо сегодняшнего дня. Адреналин кипел в и без того разгоряченной крови: Андрей Воронцов приготовился вывалить все накопленные претензии на криворукую дуру. Кем бы она ни была, сейчас наступит самая страшная минута в ее жизни. Мелкая безобидная мошка и тот, кто может ее раздавить…

Глава 2. Слабое недомогание сильного мужчины

Отец умер, оставив мне свой гребаный дар.

Я не просил его и даже в самом страшном сне не желал быть похожим на деспотичного невротика Воронцова. Его черты просачивались сквозь кожу и искали выход в реальной жизни. Гневливость, ревность, вспыльчивость — это лишь небольшой список пороков, дарованных мне щедрым папочкой. Спасибо за такое не скажешь.

Чтобы завести меня достаточно любой мелочи. И такая вот «мелочь» сейчас стояла прямо перед моим носом.

— Господи, тетя меня убьет, когда узнает, что я испортила плов, — девушка нелепо взмахнула руками. Она смотрела куда угодно: на землю, в сторону, вверх на кроны тополей, но только не на меня.

— Плов, — я не поверил, что ее заботила какая-то рисовая каша.

— Конечно, мы все утро его готовили, а теперь вот…ой!