В пекле огненной дуги

Артподготовка закончилась за пять минут до начала наступления, а ровно в восемь над траншеей взвилась ракета. Тотчас батальоны Памирского полка поднялись и двинулись вперёд плотными цепями, охватывая с трёх сторон село Комарник. А левее, на Светлый Луч, наступали батальоны 209-го Зайсанского стрелкового полка.

Но не прошли и сотни метров, как фашисты очухались и открыли огонь, который с каждой секундой делался сильней и сильней. Сначала лишь винтовки и автоматы, а затем пулемёты и миномёты «заиграли» смертельную симфонию войны, и вскоре она загремела над полем на полную мощь, сея в душе страх и бросая в дрожь. Чудилось, будто какой-то незримый дьявольский дирижёр руководит «оркестром», исполняющим эту ужасную музыку.

От немецких траншей в сторону наступающих над самой землёй понеслись огненные пунктиры, которые то разбегались в разные стороны, то сходились в одной точке, хищно впиваясь в чьё-нибудь тело. Они завораживали взгляд и вызывали в разуме леденящую пустоту. Некоторые из этих светящихся «чёрточек» летели прямо в Александра, и тогда он перепрыгивал через них или уклонялся от них влево-вправо.

Возникла навязчивая, паническая мысль, что какая-то из этих трассирующих пуль рано или поздно обязательно попадёт в него. Вот сейчас! Вот-вот…

А потом краем зрения Александр увидел, как справа упал кто-то из бойцов его взвода, и от этого стало ещё страшней. Но всё же он не сбавлял шаг и порой даже переходил на бег, отчаянным усилием воли подавляя свой страх, задвигая его в самые дальние уголки сознания. Потому что он чётко осознавал, что не имеет права поддаваться этому страху. Ведь за ним идёт его взвод, для которого он обязан быть примером в бою. Солдаты должны видеть, что их командир может идти вперёд под ливнем пуль, не боясь умереть, а значит, и они смогут.

Роте Васильева повезло тем, что на её пути не было минных полей, тогда как роты, наступавшие левее, с этими полями столкнулись. И хотя ночью полковые сапёры немало потрудились, проделывая проходы, несколько раз там всё же громыхнуло. Наверное, кто-то случайно вышел за пределы прохода, либо по какой-то причине не все мины были обнаружены и обезврежены.

Впереди вдруг появились густые ряды колючей проволоки, прибитой к деревянным «ежам». Местами проволока была разорвана взрывами снарядов, но всё-таки она ещё представляла собой серьёзное препятствие, которое предстояло преодолеть батальону.

Но наступление не захлебнулось и даже не сильно замедлилось. Пограничники не растерялись и применили навыки, полученные на упорных занятиях ещё на Урале. В ход споро пошли сапёрные лопатки, а кроме того, каждый взвод первой линии перед наступлением получил по паре топоров — как раз на такой вот случай.

Проволоку разрубали возле мест её крепления на «ежах», проделывая проходы, по которым двигались по одному или по двое. Буквально за какую-то минуту проволочные заграждения были преодолены.

Теперь путь к немецкой траншее был открыт, и пограничники побежали к ней. Видно, каждый интуитивно понимал, что её нужно достигнуть как можно быстрее. Многие сами стреляли на бегу, подавляя своим огнём немецкий.

Когда до траншеи оставалось метров тридцать, в неё полетели гранаты. У Александра тоже была в сумке на ремне одна противопехотная РГ-42. Он метнул её и с радостью увидел, что попал точно в окоп.

— Вот вам, мать вашу так! — само вырвалось из его горла.

Спустя несколько секунд бой уже шёл на немецких позициях, и пограничников теперь ничто не могло заставить остановиться и отступить. Они дрались яростно и жестоко, обрушивая на врага штыки, приклады, сапёрные лопатки и «чёрные» ножи.

Александр видел, как дядька Степан разрубил топором чью-то немецкую голову как чеченец своим необычным ножом зарезал здорового фрица, как штык Потапова пропорол живот другому фашисту Видел, как очередь из немецкого автомата прошила рядового Серых, как вражеский штык вошёл в грудь таджику Рахманову Но пока шла схватка, всё это промелькнуло перед его глазами словно кадры какого-то фильма, и только когда вокруг стихло, и горячка боя стала проходить, к Александру пришло понимание, что это было на самом деле и что сам он вполне реально застрелил двух немцев.

На Романа Аниканова напала трясучка, отчего он даже не мог нормально говорить — стучали зубы.

— Ничё, Рома, ничё, — Потапов ободряюще похлопал парня по плечу. — Это нормально. Когда меня в забое привалило, я ещё не так трясся. Думал тогда, что всё… хана мне…

Александр, вспомнив, что у него во фляжке осталось немного спирта, разрешил молодому бойцу сделать пару глотков. Только после этого Аниканов немного успокоился и виновато заулыбался.

— Что-т-то нап-п-пала, з-зар-раза, — попытался он оправдываться, очевидно, стыдясь этой своей нервной дрожи. — Сам н-не знаю, как…

— Это ничего, пройдёт. — Александр тоже глотнул из фляжки. — Главное, что ты не струсил и немца бил как положено.