В пещерах Мурозавра

— Скажете тоже — уши вянуть! Тля — ждреть, а ета — доится!

— Так и есть — тли. Их даже называют муравьиными коровами. Вы их щекотали чем-нибудь?

— А как же ж? — И Тихая приподняла антенну.

Весело прищурившись, посмотрела она на Людвига Ивановича и Нюню и вдруг, вытащив из своих юбок, протянула им фляжку.

«Нет, все-таки люди меняются», — подумала мудро Нюня и первая хлебнула из фляжки. Тлиное молочко было приторно-сладким, но отдавало чем-то горьковато-душистым.

— Полынь! — догадалась Нюня.

— Очень интересно! — сказал Людвиг Иванович. — Вспомните — растет у нас полынь где-нибудь возле дома?

— Растет! По-над нашей и Фиминой стеной! — выпалила Нюня.

— Ну вот, еще один ориентир, еще один возможный выход! Тихая, вы могли бы снова найти ваш коровник?

— Конешное дело!

— Вы уверены? А как вы найдете?

— Обнаковенно — носом.

— Слушайте, да вы обе феномены! — сказал почтительно Людвиг Иванович.

— Захочешь поисть, так станешь хвени-мени. Не было б у тебя хвонаря, и ты бы хвени-меном стал.

— А вы погасите, погасите! — подхватила Нюня.

Людвиг Иванович послушался, погасил фонарик, сделал несколько шагов и хлопнулся. Нюня уже смеялась, а Тихая ворчала — словно обе они увидели, что Людвиг Иванович падает еще до того, как он зажег свет.

Падая, Людвиг Иванович выронил расческу, пробегавший мимо муравей тут же ее подхватил, но бабушка Тихая стукнула муравья по дыхальцу, отобрала расческу, а вместо нее пихнула на секунду притормозившему муравью какой-то клок.

— Вы обращаетесь с ними, как с домашней скотиной!

— А хто ж оне и есть?! — невозмутимо ответила Тихая. — Домашняя и есть. — И тут же, походя, опять сунула какой-то мусор пробегавшему муравью.

— Они что, едят мусор? — заинтересовался Людвиг Иванович.

— Не дураки, чай! Мусорное ведерко у них во рту имеется. Оне не то что некоторые неряхи, которые только и знають, што духами вонять, — оне мусор весь, как есь, подбирають. Вот и до Ныки добрались!

Нюня сжала кулачки и, кажется, готова была броситься на Тихую, но Людвиг Иванович крикнул:

— Эврика!

И, прихрамывая, сплясал какой-то танец.

Глава 34 В «арестной яме»

Впрочем, вначале у них ничего не получалось, хотя Людвиг Иванович повыбрал из карманов все, что там было лишнего. Дядя Люда швырял какую-нибудь вещь, пробегавший муравей подхватывал ее и отправлял в ротовую сумку, которая служит у них, как верно заметила бабушка Тихая, чем-то вроде мусорного ведра, тут же дядя Люда кидал сплетенное из паутины лассо, но, увы, бросок пропадал впустую. Муравьи носились как сумасшедшие. Нюня так и сказала, поглядев на них:

— Что ли, они с ума посходили?

Делали муравьи все то же, что и прежде: тащили кто еду, кто мусор, кто муравьиные яички, но если раньше они казались автомобилями, то теперь были прямо-таки как ракеты. Останавливались буквально на секунду, быстро ощупывали друг друга усиками, кормили друг друга, подхватывали мусор и убегали. Убегали прежде, чем дядя Люда успевал набросить лассо. Даже чистились они теперь ужасно быстро и тут же срывались с места. Да и стало муравьев словно бы вдвое-втрое больше.

— Что ли, они с ума посходили? — повторила жалобно Нюня.

— Да нет, — сказал, подумав, дядя Люда. — Просто, наверное, времени уже многовато, утро в разгаре, а чем ближе день, тем быстрее бегают и работают муравьи.

Людвиг Иванович передохнул и снова взялся за лассо. На этот раз ему повезло. Паутинная веревка натянулась, и Людвиг Иванович не выпуская ее, упираясь ногами и чуть не падая, помчался за муравьем.

— За мной! — крикнул он, задыхаясь от быстрого бега.

Нюня бросилась следом, а Тихая, приложив ладонь козырьком к глазах, осталась на месте.

— Ишь раскомандовался: за мной, за мной! Сам-то как раскорячился — сейчас шибанется. Ну вот, так-то лучше — башка хоть цела осталася.

Дело в том, что муравей, не сбавляя бега, перекусил веревку, и дядя Люда шлепнулся. Немного сконфуженные, они с Нюней вернулись к невозмутимой бабушке Тихой.

— Может, ты своего Фефешку упросишь? — сказал Людвиг Иванович Нюне.

Но и Фефе, видимо, впал в производственную горячку и появился только раз и сразу же куда-то удрал. Нюня даже огорчилась.

— Все же собаки умнее, — промолвила она грустно. — Еще и часа, наверное, не прошло, а Фефешка меня уже совсем забыл.

— В нашей с тобой жизни — час, а в муравьиной, знаешь, сколько времени прошло? Они за это время пробежали и наработали столько, что мы прожили час, а они — может, даже месяц.

— Но ведь на часах только час прошел?

— На наших с тобой. Да и у нас, видимо, время идет быстрее, с тех пор как мы стали такими маленькими.

Нюня задумалась о часах. Она представила себе большие-большие часы, такие, как Земля, и стрелки на них такие, как целая Африка, например, и пока эта стрелка с места сдвинется, на крохотных микробных часах стрелки уже тысячу раз пробежали по кругу.

Людвиг Иванович тоже о чем-то думал, но, видимо, о другом, потому что, когда голова у Нюни уже закружилась от всех этих огромных и крохотных стрелок, он сказал, вздохнув:

— Ничего не поделаешь, придется притвориться мертвыми.