В Петербурге летом жить можно…

Что мне делать с этим Иваницким? Там либо самоубийство, либо никчемный богатый любовник обеих. Дядя, например. Еще придется Аню вывести на свет… И к чему я, главное, приплел эти акцизные брюки? Вот чушь-то! А самому до полного отчаяния – четыре шага.

Последняя пациентка Рождественская история

Это был дом старой постройки. В нем всегда наскрипывал сверчок и играла музыка, а иногда даже в него наведывалось счастье. Зимой около дома ставили вынутую из пригородной земли елку и навешивали на нее лампы. Мужчины пили щадящий грог, жены с непостижимой нежностью стряхивали снег со своих воротников, а дети с визгом гоняли собственные тени. И под умиротворяющий оркестр между молодыми совершалась бесплодная соседская любовь. Говорили, что дом построили пленные немцы.

Доктор тросточкой коротко нажал звонок. Его ждали.

«Я ничего не могу, кроме того, что могу, – услышал он государственный голос приближающегося хозяина. – Последствия женского воспитания, – продолжал тот шепотом, подводя вошедшего к вешалке. – Я половину жизни провел в лагерях и по командировкам, в перерывах – на ответственной работе». В кармане докторского пальто подавленно хрюкнула вложенная хозяином купюра.

Доктор был похож на ворона со свернутым в вечной усмешке клювом. В редкой его седине на лысине хотелось отыскать клюкву. Серые вертикальные глаза каким-то чудом не проливались.

«Это, наверное, судьба», – пропела хозяйка, и ее сморщенные крылышки снова собрались в шелковые широкие рукава.

«Ничего нет необязательнее», – проворчал доктор. Под уже было повешенное пальто он незаметно спрятал висящую на вешалке скунсовую шубку, легко, по-охотничьи кинул эту груду меха на плечо и сказал: «Я – так! У вас прохладно. Прошу оставить нас с пациенткой наедине».

В комнате пахло засохшими цветами и книгами. Ходики разрубали на кусочки безропотную тишину. Через пару минут кукушка должна была прокуковать очередной приговор. Доктор хладнокровно остановил маятник. Пациентка свернулась в кресле, готовая превратиться в узор на подушке.

«Отдай кольцо!» – приказал старик. Девушка вздрогнула и покорно положила колечко на стол. Голова кобры, готовой воспрянуть, уставилась в полированное дерево. «Еще и аллергия на серебро», – проворчал старик.

В соседней комнате хозяйка то и дело вскрикивала в телефон: «Ой! А?»

«Вчера вызывали к принцу, – сказал доктор, ставя на пол квадратный из потертой кожи саквояж. – Боль в области висков, неспокойный сон. Пытался отговорить его от “ловушки”. Зачем? Он ведь и так все знает. Хочет довести до конца». – Девушка недоверчиво посмотрела на старика. Тот выпил приготовленный для него кофе и поморщился.

«Еще?» – спросила девушка.

«И скажи, чтоб покрепче!.. Вечно так, – пробормотал он вслед закрывшейся двери, – последнее готовы отдать, а кофе приносят жидкий». Он достал из квадратного чемоданчика фляжку и подлил в принесенный кофе немного ликера.

«Если б ты мне еще сказала, что они помнят?» – сказал доктор.

«Я не знаю», – ответила девушка.

«Никто не знает. К тому же они думают, что все проходит».

Он принялся неправильно отхлебывать из своей чашки. Под сдвинутой его губой лопалась коричневая полоска. Девушка промакнула ее платочком.

«Только не думай, что я уведу тебя с собой».

«Ты считаешь, он умер?» – всхлипнула девушка.

«Дура, – сказал старик, вычищая кофейную гущу для новой порции ликера. – Зачем отдавала свои ключи?»

«Но ведь о потайной двери знал только Игорь!»

«Вот именно. Вот и запер тебя. А с чужими ключами в кармане всегда смываются, ты уж поверь мне. Однако вы оба забыли, что есть еще окно».

Снег колючим дымом ворвался в комнату. Он пах счастливыми необитаемыми планетами. Доктор долго всматривался в него подобревшими глазами. Девушка, с неожиданной проворностью надевшая шубку, стояла рядом. В ее глазах бегали желтые шарики.

Когда они спускались по пожарной лестнице, она сказала:

«Бывает, мне кажется, что это не настоящие мои родители».

«Никогда про это не говори!» – весело крикнул старик.

Они шли, и сужающиеся улицы раздвигались перед ними. Захмелевший снег лез под пальто. Горожане разбивали о стены горшки и стреляли из ракетниц. Перед каждой дверью стояли припудренные детские башмачки в ожидании подарков. Несмотря на эту людскую карусель, девушке казалось, что они оба одиноки с этим странным стариком и идут бог знает к кому и зачем. Но праздник играл в ней. Ноги хихикали в теплых шерстяных носках, глаза сонно улыбались, а дорогая утрата, перестав мерещиться, сладкой тоской упала в сердце.

Удивленный снежок попал ей в шапку. Доктор смеялся так беспечально, урывками заглатывая воздух, почти не нужный для счастья жизни, как смеются только ни о чем не подозревающие младенцы.

«А мне еще недавно хотелось не родиться!» – воскликнула девушка.

«В позапрошлом веке, в Катанзора, ты, страшась абессы, проделала дырку в занавесе, который скрывал поющих во время службы монахинь. А потом всю ночь ждала Его, хотя и знала, что монастырская калитка, через которую приносят днем продукты, на ночь запирается».