Никогда бы не отпустила, если бы любимый не выпросил эту поездку в подарок ко своему дню рождения. Нет бы – на море! Лето же! Странные у человека ценности.
На работе первые полдня были съедены дрязгами и подсчётами, не имеющими отношения к Аниным прямым обязанностям. Из министерства прислали таблицу для исчисления премиального коэффициента, и потому вся библиотека, точнее, та её половина, которая не разъехалась в отпуска, ругалась на чиновничество и подгоняла свои квартальные достижения под высший предел десятичной дроби.
– Дурь. Заняться им там, наверху, нечем, только бюрократию разводить, – это мнение было общим.
Лишь после обеда старшие и младшие библиотекари, библиографы, стажёры и заведующие – сплошное беспросветное "адамово ребро" – приступили к текущим делам. Аня в отделе периодики расписывала журнальные и газетные статьи, заводила электронные каталожные карточки. Ещё на неё не так давно навалили оцифровку ветхих газет середины и конца прошлого века. Подшивки пылились тяжёлыми стопками в отделе хранения – вся возня с ними оказалась на деле грязной и нелёгкой, а главное, очень "женской" задачей: перегрузить всю эту макулатуру, не сданную в своё время во вторсырьё, на тележку, поднять на лифте, разобрать, расшить, перелистать, просмотреть и, обчихавшись, приступить уже к работе с широким библиотечным сканером.
Ну что ж, к делу. На какое издание сегодня "начхать"? О! "Известия Петровского района" – то что надо. Вроде бы, в те края и уехали муж с Артёмкой. Или это другое место с таким же названием? Все провинциальные карты и атласы утыканы этими Петрово да Павлово, как грибами после дождя.
О чём же писали ....в восемьдесят восьмом году? Интересно… Так-так. Съезд, пленум, перестройка, "каждой молодой семье отдельное жильё". Класс! Не уточнили только, что жильё будет съёмное… Ну, в лучшем случае, ипотечное… А вот и последняя страница, с развлекухой: "Легенда о петровском оборотне". Здорово!
Всё в тему ночного кошмара. Всё во имя спокойствия оставшейся в Москве любящей жены и матери.
Почитаем:
".... Люди говорили, что едва доктора Петровской больницы давали какому безнадёжному обитателю второго этажа путёвку на переезд вниз в анатомку, сразу появлялся на больничном дворе конь вороной масти.
Жеребец был красив, как дьявол, но вёл себя престранно: вроде и по-лошадиному, но вместе с тем как бы во многом и по-человечьи.
Коню в этой печальной стороне города Петрово-на-Речке, близ кладбища, церквушки и умолкнувшей навек колокольни взяться было совершенно неоткуда, потому что ни конюшен, ни хозяйств, ни жилья и даже путных дорог в окрестностях погоста не было. Только больница в деревянной, бывшей помещичьей, но теперь уже год как советской усадебке сохранилась от пожаров и была самым востребованным в это нелёгкое тифозное время городским учреждением. Не оставалось в целой округе, даже во всей волости, и годных лошадей, тем более, таких красавцев, потому как поголовье реквизировали на нужды Красной армии.
Люди, кому впервой доводилось – уж каждый сам решал, к счастью или к кручине – повидать явление, сначала, все, как один, дивились чёрному, как адская сажа, жеребцу, заворожённо смотрели, как тот играет гривой, на песке вычерчивает угольным копытом замысловатые фигуры, в которых многим чудились то символы новой и старой власти, то кресты, то рогатые черепа и птичья лапа, то как будто какая-то фамилия.
На смену любованию приходил, разумеется, страх, как только народ улавливал взаимосвязь между появлением странного животного и неминучей смертью тех болезных, по чью душу этот нечистый наведывался. Когда покойника приходили забирать – родня или товарищи из сельсовета, или кто из армейских – конь ржал, скаля напоказ сахарные зубы, морду делал такую, будто ему было весело преграждать всякому прохожему дорогу к анатомке и норовил куснуть человека за плечо или даже пожевать ухо, если попадалось у кого дюже оттопыренное. Изредка точно так же бесстыдная скотина пыталась поступать и с мертвецами, порой хватая труп за нос или за ноги и разве что не вытаскивая из открытого гроба, ввергая живых в ошеломление и ужас.
Но когда домашние, забрав своего усопшего, увозили тело на бычьей упряжке или на себе волоком, предавали его земле – видение, призрак, упырь или как там ещё стали называть эту демоническую лошадь в городе, исчезал бесследно вместе со всей своей колдовской грамотой, которой оставался вплоть до похорон расчерчен песок.
Шестнадцатилетний плотницких и столярных дел мастер Тихон из посёлка Дальняя Круча, вытянутого ниткой домишек вдоль самого обрыва на высоком берегу, прибыл на больницу пешком по печальному делу – измерять умирающего для того, чтобы потом справить правильный нужный гроб. Умирающий в этот раз был из важных и, как сказали, дюже грузен телом – чай, новая власть! Целый помощник зампредседателя губернского ЧК. И, наслышанный о всяких скорых судах и жестокостях, творимых этим двубуквенным властным органом, Тихон одинаково боялся и идти, и не идти.