В плену

– А сам запер ее в психушке и душу из нее вытягиваешь. У нее же после твоих визитов одна пустота в глазах. Пус-то-та. Лучше бы убил.

В щель между дверью и косяком я вижу, как Марк отворачивается от окна, медленно подходит к брату. Его шаги не слышны, или я просто оглохла из-за грохочущего в ушах сердца – не знаю. Вижу, как он замирает напротив брата – только руку протяни и сомкнет пальцы на его шее. Смотрит всего мгновение. А потом говорит тихо, надломленно, и голос его разбивается глухими словами о каменный пол.

– Это у меня пустота внутри с того самого дня, как я увидел вас в своей постели. С того момента, как ты похлопал меня по плечу и сказал, что не стоит волноваться. Что эта шлюшка не достойна твоего брата. Что жизнь – дерьмо и нет в ней правды.

– Так и не стоило волноваться, – усмехается Крис. – А то не прилетела бы к тебе пташка твоя.

Марк бьет точно. Крис не успевает среагировать, отшатывается. Он не дает сдачи, лишь смотрит зло, стирает кровь с разбитой губы.

– Хочется руки почесать? – выпрямляется. – Так пойди, займи их чем-то более приятным, а то упорхнет твоя пташка.

Сплевывает кровь на белый ковер.

Марк сжимает и разжимает кулаки, смотрит на разбитые костяшки, будто не верит, что ударил. Может, и не верит.

– Даже заперев Лильку в психушке, ты не вернешь дочь, понимаешь? Ты не изменишь того, что она ее убила. Ты ничего не изменишь.

Колени подгибаются, и, чтобы не упасть, прислоняюсь боком к стене. Перед глазами плывет, и что-то горячее опаляет щеку, разъедает кожу кислотой. Касаюсь пальцами влажных дорожек. Просто слезы. Тогда почему так невыносимо больно от этих слов? Почему хочется выть от безысходности и нестерпимого желания помочь Марку? Пожалеть, спасти, пусть и от самого себя. Особенно от самого себя. И я подаюсь вперед, войти туда, обнять, делаю шаг, но натыкаюсь на кого-то. Взглядом скольжу по лицу: то кажется знакомым, но расплывается.

Запах смородины забивается в нос, дерет глотку. А сильные руки разворачивают и толкают вперед, прочь от кабинета. Я пытаюсь возразить, вернуться, но меня подгоняют, не позволяют остановиться. У двери в гостевую ванную я останавливаюсь и резко оборачиваюсь, сталкиваясь с серыми глазами Криса, теперь я его узнаю.

– Тебе нужно привести себя в порядок, – говорит, подталкивая к ванной. Запирает дверь. Открывает кран с холодной водой. Я даже не шевелюсь, не понимая, чего он от меня хочет. Тогда он резко наклоняет меня над раковиной, умывает. Я пытаюсь отбиться, кашляю, когда вода попадает в рот, нос. Кусаю его за руку.

– Твою мать, – ругается и отдергивает руку. – Дура!

– Сам придурок! – огрызаюсь, вытирая лицо. В зеркало не смотрюсь, страшно. Страшно, что впаду в истерику и братцу Марка вряд ли удастся меня успокоить. Сейчас нельзя истерить. Нужно собраться и постараться вернуть себе прежнюю легкость, настроиться на конную прогулку, поддержать Марка, отвлечь его и просто быть рядом. Вот только как? И что от меня нужно Крису?

– Успокоилась?

Киваю, поймав на себе оценивающий взгляд. Крис нагло меня рассматривает и даже не скрывает этого. По спине пробегает холодок.

– Что тебе от меня нужно? – спрашиваю, отступив в дальний угол комнаты.

Он слегка приподнимает правую бровь. То ли в растерянности, то ли в удивлении.

– Мне от тебя ничего не нужно. Особенно то, о чем подумала, – ухмыляется.

– Откуда тебе знать, о чем я подумала? – впрочем, ни о чем еще и не успела.

– Да у тебя на лице написано, что я затолкал тебя сюда либо убить, либо изнасиловать.

Я невольно отступаю назад, и Крис не сдерживает усмешки.

– Можешь успокоиться, пташка. Меня не интересуешь ты ни в каком качестве. Но не хотелось бы, чтобы Марк увидел тебя такой… растрепанной. Он нервный очень нынче. А я, видишь ли, радею за семейное счастье брата, – он говорит серьезно, как будто научный доклад читает, и только в пепельных глазах роятся смешинки.

Я выдыхаю, чувствуя странное облегчение, стягиваю волосы в хвост.

Крис кивает одобрительно, щелкает замком.

– И мой тебе совет, – оборачивается на пороге, – не говори Марку, что ты подслушивала. Не простит.

Часть 13 Марк. Сейчас

Марк стоит у окна, наблюдая, как Крис садится на мотоцикл, отсалютовав ему на прощание, и рвет с места, оставляя клубы пыли. И слепая ярость сдавливает сердце, чернотой заливает разум.

Восемь лет назад он точно так же уезжал из этого дома, с насмешкой. Воскрес, чтобы уничтожить всех. И теперь взялся за старое? Не надоело?

Сжав кулаки, Марк направляется в спальню – видел, как пташка юркнула к себе из гостевой ванной. Пташка стоит у зеркала в одном полотенце. Волосы скручены в косу. На острых плечиках застыли капли воды. И когда только успела душ принять? Она резко оборачивается, и Марк ловит ее растерянный взгляд. Румянец заливает щеки. Она машинально хватается за полотенце, плотнее укутывая обнаженное тело. Как трогательно. Если бы не одно «но»: в той треклятой ванной она была с Крисом. Злость затягивает тугую петлю на шее, не дает дышать.