В плену

– От твоей благоверной. Она утверждает, что я заказал ей выкрасть у тебя из сейфа что-то сверхважное. Не подскажешь, что же меня так заинтересовало?

– Понятия не имею, – говорит, темнея лицом. И не сводит с меня пристального взгляда.

– Серьезно? – похоже, Крис ему не верит.

Но Марк лишь пожимает плечами, отвернувшись.

– Знаешь что, братец, похоже, нам пора кое-что обсудить.

Он переводит внимание на меня. И по его взгляду я понимаю, что мне пора убраться. Ну и ладно. Не особо и хочется тут сидеть и бояться. Надоело. Но не успеваю я встать, как на пороге появляется Регин.

– Святослав, – говорит Марк, – побудь немного с Алисой. Ей сейчас нельзя оставаться одной.

В недоумении я смотрю на Марка и не верю собственным ушам. Марк не приказал, а попросил Регина побыть со мной. И в его голосе столько эмоций, но ни холодности, ни ярости, а только что-то отдаленно похожее на… сочувствие? Быть того не может! После всего, что я сделала?

– Идемте, Алиса, – отвлекает Регин.

И я покоряюсь. И не знаю, когда уезжает Крис и почему не приходит Марк. Мне все равно. Внутри – пусто. Марьяна смотрит нежно, как мать на ребенка, у которого беда. Да, у меня беда. И хочется сбежать. Хочется хоть что-то сделать, а не сидеть на диване и пить чай с мелиссой, заботливо подсовываемый Марьяной. Выручает Регин. Приносит скрипку в новеньком футляре. Он все-таки ее починил.

– Спасибо, – шепчу одними губами.

Открываю защелку. Глажу гриф кончиками пальцев, слегка задевая струны. Бережно беру скрипку: теплая и изящная, она удобно ложится на руку, словно только и ждала этого момента. Смычок касается струн, слегка дрожа. Вдох. Прикрыть глаза. Смычок трогает струны, рождая мелодию. Она льется по венам, скользит под кожей, рассыпает мурашки. Нежно. Как журчание ручья. Проникает в душу трелью соловья и рвет сердце громовым раскатом. Кружит голову, проясняет мысли. И перед глазами рождается образ. Легкая улыбка, темные волосы, растрепанные ветром, низкий с придыханием голос, черные, как ночное небо, глаза и лицо. Идеальное. Без маски.

– Марк, – говорит он, всматриваясь в мое лицо.

– Алиса, – отвечаю. И сожаление мелькает в его взгляде, когда рядом оказывается Антон, обнимая.

Мимолетная встреча на студенческой вечеринке. Один взгляд, одно слово, легкое касание пальцев и сожаление. Это чертово сожаление. Опускаю скрипку. А я ведь и тогда не узнала его. И приходил он к Катьке. А она так и не объяснила, что их связывает.

Выдыхаю. Открываю глаза. Марк стоит, подперев плечом дверной откос. Интересно, как долго он здесь?

– Ты красиво играешь, – голос охрип, но он даже не пытается скрыть свои чувства. – Почему ты бросила музыкальную школу?

Я теряюсь. Мне казалось, он сразу потребует моей исповеди о дневном поступке и встрече с Крисом. А он…

Я подхожу к окну, возвращаю скрипку в футляр, оставленный на подоконнике, старательно укладывая ее и оттягивая момент ответа. Провожу пальцами по ее изгибам, поправляю смычок, трогаю гриф.

– Успокойся, – тяжелые ладони ложатся на плечи. Я вздрагиваю, замираю. – Не нужно меня бояться, пташка. Я не собираюсь тебя убивать.

– Я не…

– Боишься, – он проводит ладонями по рукам: вверх-вниз, тыльной стороной касается шеи, прочерчивает путь пульсирующей жилки на шее, вниз по позвонкам, талии и сцепляет пальцы в замок на моем животе, притягивая меня ближе. Я тяжело выдыхаю, чувствуя, как жар разгорается где-то внутри, растекается по телу, плавит, отгоняя страх. Спиной ощущаю его тяжело вздымающуюся грудь. – Так лучше, – он не спрашивает, но я киваю, пытаясь хоть немного отстраниться, а он лишь сильнее прижимает к себе, носом трется о макушку, глубоко вдыхает. – И пахнешь вкусно. Земляникой.

– Не говори глупости, – возражаю я, ощущая, как холод пронизывает насквозь, как будто где-то распахнули окно.

– Это ты говоришь и делаешь глупости, – шепчет, продолжая обнюхивать меня: за ухом, шею, ниже. Я все-таки подаюсь вперед, упершись ладонями в широкий подоконник, и он выпускает меня, отступает на шаг. – Так почему?

– А ты не хочешь…

– Хочу, – перебивает, вот только говорит совсем не о том, о чем я хочу спросить. Страх похолодил пальцы, острой иголкой засел в груди. – Очень хочу. Рассказывай.

– Я не могу… – шепчу тихо. Озноб сковывает тело, ворует дыхание. И боль скользит под кожей, туманит разум. От этой боли хочется свернуться клубочком и спрятаться. Сбежать. Забиться в темный угол. Чтобы никто не нашел. Чтобы не было так страшно стоять здесь, чувствуя тяжелый взгляд и успокаивающее дыхание того, кого считаю убийцей. Чтобы перестать думать. Чтобы забыться. И не мучиться больше, потому что никого не осталось на этом свете.

– Алиса… – мягкий голос совсем рядом. Горячие ладони на животе. Сильное, рвано бьющееся сердце за спиной. – Поговори со мной, пожалуйста, – и горечь в словах. – Я знаю, тебе сейчас плохо. Не держи это в себе. Не надо.

– В психологи заделался? – резко оборачиваюсь в его руках. Смотрю в его черные непроницаемые глаза. – А не ты ли все это устроил, а? Ты же только и делал, что угрожал мне! Говорил, что убьешь папу! И убил! Ты!