В плену их желаний

– Поэтому и не предлагал… Ну, чего ты?

Агния скалится.

– Может быть… Я… Ладно.

– Что?

Он боится ошибиться, но уголки губ неумолимо ползут вверх.

Агния, и без того рыжая, краснеет.

– Не заставляй меня это повторять.

– Хорошо.

Равен целует её в шею и забирается горячими ладонями под ночнушку.

***

Кара уходит из коридора, чтобы не слышать чужие стоны. Но с улыбкой, укромно спрятанной под тёмной вуалью.

Молодёжь…

В ней нет крови дракона, нет брачного клейма, нет пут истинности, она неумолимо стареет.

И это неплохо.

Ангус, проснувшийся, улыбается ей.

– Я, кажется, задремал… – звучит даже виновато, что не может не умилять.

Кара качает головой.

– Мне снилась странная девушка-хамелеон. Глаза были оранжевыми.

– Почти как у тебя самого.

– Удалось узнать что-нибудь?

– Несколько новых подробностей, не знаю, насколько достоверных…

Ангус касается её плеча, не смея себе позволить ничего больше.

– Я сделаю нам чай – и расскажешь.

***

Ханна приходит в себя в комнате для истинных извращенцев и сразу же – всё на уровне инстинктов – закатывает оранжевые глаза.

По углам распиханы камеры, перед ней и наверняка позади тоже стоят эти чёртовы механические одноглазые змеи.

Она привязана к чему-то, что напоминает козла, через которого нужно перепрыгивать на занятиях физкультурой.

Гремят цепи…

Боже, что, реально?

К чему весь этот цирк? Удобнее же связывать ремнями.

Сознание на удивление такое ясное, будто бы она хорошо выспалась после вечерней прогулки и расслабляющего массажа, а теперь должна как можно более элегантно радоваться новому дню.

По этому случаю и бельё кружевной подогнали.

А как это ещё объяснить?

На ней не было одежды, когда пришёл Алекс.

Который сейчас стоит позади и… гладит худую бледную спину.

Это, видимо, то, о чём он говорил.

Спермобак пришёл осчастливить свиноматку.

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!

– А камеры… зачем? – выдыхает она, осознав, что цепи какие-то зачарованные и перевоплощаться… больно.

Алекс ухмыляется, это слышится по его придыханию, по звону голоса.

– Знаменательные моменты стоит записывать. Многим потом будет… любопытно пересматривать. В ознакомительных целях. Как исторический материал.

– Да поняла, я поняла… – шепчет она, сдувая со лба прядь светлых волос.

Ой, она ещё и в теле красотки, вот порнушка-то получится – только и трусы снимай да работай руками.

Нет, чёрта-с-два! Пусть будет больно, но она не даст этим увальням красивое кино!

Это дело шлюшьей чести!

Кодекс.

Плача, она каким-то чудом перевоплощается… в жирного азиатского мужчину.

– Ну, – голос срывается, – как тебе такое, Алекс?! Куда ты теперь будешь трахать?

Он смеётся и шлёпает по дряблой белой заднице, на которой порвались нежные трусики, которые отлично смотрелись в кадре.

Ханна понимает, что рано или поздно её силой вернут к нормальному состоянию, а если нет – измучают так, что она уже просто физически не сможет концентрироваться на чужом облике…

Но всё это стоит одной хорошей шутки.

Даже если она плохая.

А если серьёзно – ну какого чёрта? Почему она в этом дерьме?

«Шлюшья богиня, клянусь, это был последний раз, когда я доверилась мужику! Больше такого не будет! А теперь… вытащи меня!»

То ли цепи, то ли сила Алекса действует уж слишком интенсивно, и жирдяй слезает с неё раньше, чем змеиная шкура во время линьки со змеи.

И всё это с такой болью, словно она родила.

Стоны знатные. Зрители, наверное, будут в восторге.

Алекс хлопает в ладоши.

– Шикарное представление… Ты умеешь привлечь к себе внимание. Ты. очень яркая, Ханна.

А сам склоняется над ней, запускает пальцы в волосы и шепчет горячо на ухо:

– Мне очень жаль…

А что происходит дальше?

Нетрудно догадаться. Хотя Ханна до последнего надеялась, что у него есть какой-то план. Что он сейчас освободит её.

Что всё это… шутка.

Нет ничего хуже дурацкой надежды.

Зря, очень зря она разучилась ждать худшего.

Наматывая её волосы на кулак, Алекс входит резко и двигается так же.

Она сдерживает стоны и слёзы, но выходит плохо. Лицо спрятать не получается. Любые попытки извернуться и перекинуться жёстко пресекаются.

– Алекс! – вскрикивает особенно громко.

И он, на удивление, притормаживает.

– Что?

Ханна шепчет едва слышно:

– Я ведь прощу тебя… Всё это. Просто… давай выберемся. Ты что-то придумаешь… Будем… вместе.

Он молчит.

Так…

Неужели…

Получилось…

Достучаться до…

Резкий толчок.

– Чёрт!

– Ну что ты начинаешь, я же уже извинился, – он и вправду будто бы недоумевает.

Ханна словно бьётся о стену, хотя вбиваются сейчас в неё.

Френк во всём был прав. Долгих лет жизни старому козлу!

Всё меняется в одно мгновение. Она чувствует, будто внутри (в тех самых внутренностях) что-то взрывается. Вскрикивает и… теряет привычное ощущение себя.

Это трудно объяснить, особенно, учитывая, что она каждый день в шкуре разных людей, но…

Что-то не так.

Алекс, не выходя из неё, тянет Ханну ближе и ухмыляется.

– Готово.

Теперь у неё обычные, человеческие глаза.

И нет

никаких

способностей.

Он ещё некоторое время не отстраняется, приобнимая её скользкое тело, а затем выходит и идёт к столу с какими-то припарками так, словно ничего не было.