В плену королевских пристрастий

  Вечером девочка по своему обыкновению пришла смотреть на закат. Отец Стефан открыл ей дверку и замер в ожидании внизу, надеясь, что девочка увидит яблоко и, задержавшись чуть дольше обычного, съест его там. Но девочка задерживаться не стала, и как сумел заметить отец Стефан, пока стояла на стене яблоко не ела. Он удрученно вздохнул, поняв, что даже опосредованно девочка принимать его подарок не стала. Однако девочка спустилась с яблоком в руках.

– Я там его нашла, – тихо проговорила она и протянула яблоко отцу Стефану, – Ваше?

– Мое, – кивнул он, – но я его для тебя оставил. Возьми его, пожалуйста.

– Вы думали, я могу украсть?

– Почему украсть? Что ты? Господь с тобой! – отец Стефан испуганно взмахнул руками, – Ты ведь поняла, что для тебя оно лежит… не бывает там никто кроме тебя… Я боялся не возьмешь ты, если я тебе сам предложу, а так: ты нашла.

– Если нашла, значит, кто-то потерял… и находку надо вернуть, – девочка раздраженно хмыкнула и добавила: – Хотели угостить, так и скажите, а подбрасывать мне не надо ничего.

– Извини, если опять тебя обидел… Возьми его, ради Христа, скушай на здоровье. Тебе это необходимо, ты растешь, девочка. А у нас тут изысков нет никаких.

– Меня Алиной зовут, – тихо проговорила она, – не надо меня девочкой называть. Так всегда он обо мне говорил… не надо.

– Хорошо, Алина. Я, как хочешь, так и буду тебя называть, – кивнул отец Стефан и осторожно спросил, – а "он", это кто?

  Алина сразу помрачнела и едва слышно произнесла: – Герцог Тодд, – потом немного помолчала и добавила: – И, пожалуйста, не спрашивайте меня больше о нем.

– Конечно, Алина. Ничего я о нем тебя не буду спрашивать… Ты самое главное яблочко только скушай, прошу тебя.

– Хорошо, скушаю, – она кивнула и с хрустом укусила яблоко.

  Отец Стефан с удовольствием наблюдал за ней.

  Доев яблоко, она улыбнулась ему: – Благодарю. Очень вкусно.

– На здоровье, Алина. Только это я тебя должен благодарить. Ты даже не представляешь, как ты меня порадовала…

– Тем, что съела яблоко? – ее большие синие глаза удивленно распахнулись.

– И тем, что яблоко съела, и тем, что улыбаешься. Это так приятно: видеть твою улыбку.

– Мне отец-настоятель тоже всегда так говорит, – Алина вновь улыбнулась. – Вы, кстати, не сказали, как Вас зовут.

– Отцом Стефаном, монахи величают, но ты можешь звать, как хочешь. Хоть сторожем, хоть ключником, хоть привратником, хоть дедушкой. Я на все откликаюсь. Меня паломники, как только не называют, так что я привык.

– Мне нравится: отец Стефан, – словно пробуя имя на вкус, проговорила Алина и повторила, – отец Стефан. Я так тоже буду Вас звать, у Вас очень красивое имя. Я пойду, ладно?

– Конечно, иди. Храни тебя Господь.

  Алина еще раз улыбнулась и убежала.

  Как только она ушла к отцу Стефану подошла сестра Серафима:

– Никак совсем простила тебя девочка наша, батюшка? – улыбнулась она.

– Простила… ангельское у нее сердечко видать, – улыбнулся отец Стефан, – только девочкой ее не кличь. Не по душе ей это.

– Неужто? – удивилась сестра Серафима. – А я, грешная, ее часто так называю… Благодарствую, что сказал… Интересно только почему, слово-то неплохое и необидное вроде…

– Герцог ее так какой-то называл… Я, правда, не понял, какой, но посмурнела она, как только его вспомнила, словно туча грозовая… и просила не спрашивать ничего о нем. Бог с ним, с герцогом, видно, не по душе он просто ей.

– Никак об отце, говорила, – сестра Серафима испуганно прижала руки ко рту, – ни за что не буду ее теперь так называть, голубушку мою… Ведь коли так ее этот ирод называл, прости Господи душу мою грешную, но другого слова и подобрать не могу, то ясно, что ей больно это слышать.

– С чего ты так об отце-то ее? – удивленно спросил отец Стефан.

– Да что тебе говорить, – сестра Серафима махнула рукой, – ты ж не видел ее, как только привезли ее сюда.

– Почему не видел? Видел. Ее слуга какой-то на руках в монастырь принес, всю в мехах укутанную. Я так понял, болела она тогда.

– Как же болела… – сестра Серафима сердито поджала губы. – Хоть и не велел мне отец-настоятель языком трепать, а скажу… Места живого на ней не было, все ребра переломаны, ей дышать и то больно было… Как отцу-настоятелю выходить ее удалось до сих пор диву даюсь… ведь она ко всему прочему-то и сама жить не хотела. Я ее даже поесть, и то заставить не могла. Лишь отцу-настоятелю удавалось… И только-только он ее на ноги-то поставил, тут ты ее, батюшка, наказать решил…

– Ой, Серафима и не поминай, – отец Стефан тяжело вздохнул, на глазах его выступили слезы, – в жизни не прощу себе того… хуже ирода любого поступил… право, хуже. Ох, грехи мои тяжкие…