В плену Левиафана

Ничего у тебя не выйдет, Алекс. Ничего.

В отчаянии он щелкал зажигалкой снова и снова. И остановился лишь тогда, когда вместо привычного уже огонька увидел искры. Бензин в старой армейской гильзе кончился. Алекс глухо застонал, посылая проклятья ремню, шахте, «Левиафану» и посланцу дьявола Лео. И себе заодно — ведь в его нынешнем положении виноват только он сам, собственноручно привязавший себя к металлу, — никакой не Лео.

Он ведет себя как малолетний придурок, а не как взрослый мужчина, Кьяре бы это не понравилось. И незнакомке с фотографии тоже. Нужно успокоиться и поискать другой путь к спасению из брезентовой мышеловки.

Напоследок он снова щелкнул зажигалкой — машинально, ни на что не надеясь. На этот раз огонь вспыхнул так ярко, что едва не ослепил Алекса. И на мгновение показался ему цветком, нарциссом, в самой сердцевине которого метались оранжевые точки.

Все пространство вокруг заполнено этими точками.

Первое, что приходит на ум: огонь отражается в гладкой, как стекло, поверхности скалы. Противоположная стена шахты — метрах в двух, рукой до нее не дотянуться, и до сих пор Алекс не проявлял к ней никакого интереса. Но теперь все изменилось. Стена, бывшая глухой и монолитной, теперь напоминает экран, за которым что-то происходит.

Что-то происходит с Кьярой и Лео, потому что… Алекс видит именно их.

Как будто он находится в темном зале кинотеатра, в первом — не самом удобном — ряду. А Кьяра и Лео оккупировали экран. Но ведь здесь, в шахте, не может быть ни экрана, ни кинотеатра, и Алекс не помнит, чтобы платил за входной билет.

Впрочем, эта мысль настигла Алекса чуть позже, а первой реакцией был вопль радости: метеоролог и сестра живы! Вопрос в том, что они делают здесь и вообще — что это за место? Очередная ниша в скале? Очередной коридор? Как бы то ни было — оба они совсем рядом и смогут все объяснить, как только заметят Алекса и вытащат его из шахты.

— Эй! — заорал юноша что есть мочи. — Кьяра! Я здесь!.. Ты меня слышишь, Кьяра? Ты видишь меня?!

Не похоже, чтобы кто-то обратил на Алекса внимание.

Не похоже, чтобы это была просто ниша в скале или тоннель. Алекс видит перед собой часть комнаты: журнальный столик, кресло, ваза с фруктами на столике, пепельница, бутылка вина. Лео, пристроившийся на кресельном подлокотнике (рядом со сложенным вчетверо пледом), разливает по бокалам вино. Что они празднуют? Счастливое избавление от всех напастей?..

— Кьяра! — снова закричал Алекс, напрягая жилы на шее.

Его заметили, наконец-то! Во всяком случае, Кьяра, которая до сих пор стояла спиной к висящему на скобе брату, обернулась и сделала шаг в его сторону.

— Эй! Я здесь!

Она совсем близко и смотрит прямо на Алекса.

— Помоги мне, сестренка!

Они не виделись несколько месяцев, и эти месяцы изменили Кьяру. Изменения почти неуловимы, но, если взглянуть на стоящую в круге света сестру из темноты (как это делает сейчас Алекс), становится ясно: Кьяра постарела.

Нет, это неправильное слово — «постарела». Скорее, выглядит чем-то озабоченной. Не ворвавшимися в ее сознание криками из бездны, хотя брат вправе рассчитывать на это. Озабоченность и тревога настигли Кьяру гораздо раньше и успели изменить ландшафт ее лица, как меняют очертания прибрежных скал ветер, волны и непогода. Иногда на это уходят десятилетия и даже столетия, у людей нет в запасе такого количества времени, с ними все происходит гораздо быстрее. И беспощаднее. Кьяра заметно похудела, все черты обострились, а большие глаза стали и вовсе огромными. Алекс видит в них какую-то тайную муку и… глубоко загнанный страх. Вот так новость — его бесстрашная сестра чего-то боится! Этого не может быть по определению, учитывая характер Кьяры, ее профессию и склонность к авантюрам. Одна из таких авантюр и привела сестру сюда, в «Левиафан», Алекс — родной брат и не самый последний человек в ее жизни узнал об этом постфактум. Кьяра даже не потрудилась сообщить ему о своем визите, а ведь она торжественно поклялась когда-то, что ее ноги не будет ни в К., ни в его окрестностях.

«Левиафан» — не К. и окрестности. Это что-то совсем другое. Совсем.

Только спящий морячок и его птичка чувствовали себя в безопасности в объятиях чудовища. Но Кьяра — не морячок и не птичка, о безопасности и речи быть не может. Алекс явился сюда много позже и не застал ничего, кроме холода и темноты, — и все равно пережил не лучшие минуты своей жизни. А если вспомнить об арсенале и трупе Джан-Франко, так и вовсе худшие. Что уж говорить о Кьяре? Она — женщина, какой бы храброй и отчаянной ни была. И гипотетическая трагедия «Левиафана», отголоски которой застал Алекс, разворачивалась на ее глазах. Возможно, она оказалась действующим лицом этой трагедии. Это объясняет тоску и страх Кьяры. Но не объясняет того факта, что она смотрит прямо на брата — и не замечает его.

— Кьяра! — снова позвал Алекс. — Кьяра, черт возьми!..

Никакой реакции.