Закончив с ним разговор, я в сто пятисотый раз набираю номер Марка. Теперь он — моя единственная надежда найти Николину, но меня вновь на том конце провода встречает облом, как, впрочем, и в остальном тоже: бессмысленный разговор с Мэрроу, полное отсутствие вариантов, где именно мне стоит начинать копать, и крайняя необходимость вернуться в Нью-Йорк, временно отодвинув поиски Ники, — всё это один сплошной облом, что огорчает до глубины души, а свежие воспоминания из развратного «Атриума» не только мелькают перед глазами, но и словно зудят на поверхности кожи, заставляя чувствовать меня грязным, липким, физически заведённым и поникшим до нулевой отметки. И, конечно же, когда мне и так хуже некуда, грозовые, серые тучи, неумолимо затягивающие рокфордское небо, будто бы нарочно добавляют тьмы моему отвратительному состоянию. Однако, несмотря на непогоду, перед отправлением в долгий путь я всё равно решаю прогуляться, чтобы хоть немного прийти в себя и разложить по полочкам имеющуюся в уме информацию.
Варясь в своих мыслях и бесцельно бредя по городу, я неосознанно добираюсь до набережной. До той самой смотровой площадки, где мы с Ники неоднократно проводили вечера, наблюдая за закатом. И именно здесь совсем недавно я стал случайным свидетелем, как моя малышка, опустив руки на перегородку, склонила голову вниз и в одиночку сильно грустила… или переживала?.. или же пыталась найти способ найти выход? Не знаю.
Но сейчас, в точности копируя её позу, я вслушиваюсь в равномерное журчание Рокривер и стараюсь понять — почему же Ники мне ничего не сказала? Почему не попросила помощи? Почему не сообщила, что ей угрожает опасность? Боялась и меня поставить под удар? Возможно… А точнее — это единственное разумное объяснение, что приходит мне в голову.
Тяжело вздохнув, устремляю взгляд к тому месту, где мы стояли с Ники в прошлый раз, и тщательно перематываю кадры нашей встречи…
Это точно был он… Это он ей тогда писал и запугивал, так же как и в день моего отъезда в Нью-Йорк на собеседование…
В памяти смутно всплывает мрачный образ солидного мужчины, которой в тот день сильно напугал её. И теперь я точно знаю, что причиной её боязни, нездорового румянца на лице и лихорадочной дрожи был именно он, а не скоростной бег от дождя, как заверила меня в тот день Ники. Это просто была ещё одна долбаная ложь, слетевшая с её языка, помимо всего остального, о чём она тогда нагло мне соврала.
Напрягаю память, пытаясь более чётко вспомнить его внешность, но ничего не получается. Я видел мужчину всего пару секунд и сквозь расплывчатое из-за капель дождя стекло автомобиля. Да и к тому же я был настолько ошарашен и физически прибит мощью его эмоций, что мне было совсем не до разглядывания его лица. Но, чёрт возьми, ту безумную, неадекватную для одного человека похоть я никогда не забуду. Это было ненормально, сверхъестественно, страшно даже для меня. И всю эту бурю он испытывал к ней, к моей маленькой девочке, которая тряслась после встречи с ним, как при сорокоградусной температуре.